Все здесь было ей в диковинку, хотя жила она на Севере второй год. Жила, а все никак не могла привыкнуть, что когда летом ночь и надо быть темноте и звездам – медленно катит по небу низкое блеклое солнце, а родниково-чистый воздух серебристо светится и на сопках, на заливе лежит задумчивая тишь. И в этой прозрачной тишине, на открытых местах спят жилистые березки, изогнутые свирепыми арктическими ветрами, зеленеет жесткая трава, расстилается бесшумно-податливый мох, в котором утопает нога. И зовет куда-то эта даль, в какие-то счастливые края, где сбываются мечты, где человеку легко и отрадно...
В такие вечера Люба отдыхала еще и от преследующих глаз молодых и сильных парней. Юнцов, вроде Кости Реутова и его дружков, она в расчет не брала, а вот такие, как Вадим... Этот глядит, будто донага раздевает. И она почему-то боится его, что-то в нем есть, холодинка какая-то, и это пугает. Чуяла: тут ухом не зевай и глазом дозорь!
Не раз уж он захаживал к ней в комнату, придумав какое-нибудь заделье, тары-бары разводил, правда, не охальничал, но все думки его, все помыслы на лице были написаны. Ох, видать, не к одному девичьему сердцу размел он дорожку своими клешами да ленточками с якорями! И знала, чуяла она, что просто так он не отступится, не из тех. И потому была начеку, держала ушки на макушке.
И все же перехватил он ее в сопках. Как из-под земли вырос. У нее сердце оборвалось, хотя и неробкого десятка была.
– Гуляешь? – улыбнулся он.
– Гуляю, – ответно улыбнулась Люба, а сама зырк-зырк по сторонам – нет ли где живой души, случь чего на помощь звать.
– Я вот тоже.
– Ну пойдем вместе, домой уж пора. – Люба думала решить все мирно.
– Куда торопиться-то. Что у тебя, семеро по лавкам бегают?
– Устала за день, ноги не держат.
– Не держали бы – по сопкам не ходила, – все еще не отпуская с лица улыбки, сказал он.
– Да я вот за веточками только.
Люба показала на букетик из тонких красноватых прутиков, усыпанных крохотными зелеными листочками. А сама опять повела глазом по сторонам: в узком месте перехватил он ее.
– Не бойся, – усмехнулся Лубенцов, поняв ее взгляд.
– Я и не боюсь. Что ты – зверь, что ль!
– Не зверь – это точно. А бояться – боишься, вижу.
Люба поняла, что долго так разговаривать нельзя, надо идти. И шагнула. Он преградил дорогу. Люба оробела.
– Спросить хочу: что ты меня избегаешь?
Люба набралась духу, знала – обидит его:
– Не держи на меня сердца, Вадим. Не ту тропинку топчешь.
Лубенцов потемнел лицом, сдвинул брови, и Люба безотчетно отметила, что красив он. Высок, да строен, да ладно скроен. Плечами бог не обидел. И волос темнее ночи, и брови черные вразлет. Сверкнет глазом из-под них – огнем прожжет. Другая за честь посчитала бы, а у нее вот не лежит душа. Чем-то похож он был на того, кто надсмеялся над ней тогда, давно уж теперь. Может, поэтому и не могла принять она ухаживания Лубенцова.
– За правду сердца держать не стану, – хмуро сказал Лубенцов. – Только какого принца ждешь? Чего ты ломаешься? Не девка ж, я думаю, – усмехнулся он.
– Не девка, – вспыхнула Люба. – Давно, уж не девка, Вадим. И принца мне не надо. Где он – принц?
Он вдруг крепко взял ее за руку. Люба почувствовала его силу и напряженность.
– Не трожь, Вадим. Не дамся, – тихо сказала она.
Лубенцов понял – не дастся. Отпустил руку. Глухо обронил:
– Иди. Иди от греха подальше.
Люба пошла, еще не веря, что отпустил ее Вадим, и чувствуя плечами его взгляд. Чутко слушала спиной: если шагнет за ней – она побежит.
Только в бараке, у себя в комнате, перевела дух. Счастливо отделалась, можно сказать. Он же здоров, как бугай. У него плечи вон какие крутые и шея столбом. У неё и сил-то не хватило б. Перепугал все же ее – до сих пор поджилки трясутся. «Мичману пожалиться? – подумала Люба, но тут же усмехнулась. – Что он, мичман-то, отец ему, что ли».
Увидела в окно, как от причала идут уставшие водолазы – вторая смена кончилась. Костя Реутов, шаркая подошвами сапог и наклонив непокрытую русоволосую голову, молча слушал что-то говоривших Хохлова и Дергушина. И столько было во всей его фигуре усталости и отрешенности, что будто шел он один и никого рядом с ним не было.
