– Ладно, говори, – уступил я.
– Ник, я поняла, что сделала нехорошо. Но этого не исправишь. Ты не понимаешь наших законов, поэтому принял то, что произошло, за обиду. – Она помолчала, пытаясь успокоиться, чтобы восстановить хорошее произношение. – Но мы уже поженились. Ты говорил, что это на всю жизнь. Я хочу, чтобы ты заботился обо мне, любил меня. А если не будешь… – Она закрыла лицо руками и пробормотала что-то невразумительное.
– Я не слышал твоих последних слов, – произнес я натянутым тоном.
– Я сказала, что если не будешь, тогда я уйду от тебя.
– Куда?
– Найду куда. Я не пропаду. Если надо, буду проституткой. Мне не привыкать. Ты забыл, что я беспризорница?
– Забыл.
– Как мы будем жить, Никки? – произнесла она сквозь слезы.
– Не знаю.
Во мне всколыхнулись воспоминания. Долгий полет, каюта. Анни прилежно учится читать, правильно выговаривать слова, мечтает стать настоящей леди. Анни плачет в моих объятиях. Бессонные ночи плотской любви, наши потные, извивающиеся тела. Анни провожает меня к доктору Тендресу. Ее руки, страстно обнимающие голую спину Эдди Босса.
Мы сидели в гнетущей тишине. Сгущались сумерки.
– Тогда я пойду, – наконец произнесла Анни. В голосе ее звучало оскорбленное достоинство. – Вещи я уже собрала.
– Не уходи, – вырвалось у меня против воли.
– А что? – усмехнулась она. – Ты хочешь сказать, будто любишь меня? – Она снова от волнения коверкала язык.
Я долго молчал, не зная, что ей ответить, и наконец так и сказал:
– Не знаю.
– Тогда ухожу.
Мне стало трудно дышать. Я взмолился:
– Не уходи. Дай мне время. Я должен разобраться в себе.
– Сколько можно ждать?! – вспылила она. – Долго еще ты будешь меня мучить?
– Я понимаю твои мучения, но пойми и ты меня. – Я едва заставил себя выдержать ее взгляд. – Мне нужно время.
Анни разрыдалась. Мне хотелось броситься к ней, обнять, утешить, но вспомнил кошмарную сцену измены с Эдди Боссом.
Я пошел в спальню, собрал в сумку вещи.
– Поживу пока в казарме. Поговорим через несколько дней, ладно? Она кивнула. Я ушел из дому.
Я вскользь упомянул о том, что перебрался в казарму. Толливер никак на это не прореагировал. Иного я от него и не ожидал. Во-первых, нечего лейтенанту совать нос в личную жизнь капитана, а во-вторых, за последние дни я достаточно ясно показал ему свою враждебность. Снова и снова я подумывал, не отказаться ли мне от его услуг, но этим и ограничивался. Пойти на решительные действия я почему-то не мог, хотя один только вид его вызывал у меня отвращение.
Когда я собрался навестить Алекса, Толливер зачем-то увязался за мной. Я не стал возражать.
Мы нашли Алекса в комнате отдыха. Видимо, больничная палата ему наскучила.
– Орбитальная станция? – спросил он, когда я начал рассказывать о своей поездке. – Я бывал там?
– Да. «Порция», на которой ты сюда прилетел, причалила к орбитальной станции.
– Воспоминания никогда не вернутся, – горько посетовал Алекс.
– Все прибывающие корабли причаливают к орбитальной станции, мистер Тамаров, – объяснил Толливер. Я бросил на него раздраженный взгляд, но он, кажется, этого не заметил.
Алекс подошел к окну:
– А что будете делать дальше?
– Я сегодня пополудни поеду в гости к Заку Хоупвеллу, встречусь с некоторыми другими плантаторами. Увы, особо обрадовать мне их нечем. С затовариванием складов Сентралтауна мы как-нибудь разберемся, а вот с тарифами на межзвездную перевозку грузов я ничего не могу сделать. Не могу я и уменьшить количество пьяных солдат в Сетралтауне, не могу изменить структуру местного правительства.
– В этом кресле, где ты сейчас сидишь, я вчера провел весь вечер, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь.
Я встал с кресла, подошел к окну, где стоял Алекс, с надеждой спросил:
– Вспомнил?
– Нет. Ничего. Хорошо помню все твои визиты, все, что ты мне говорил. Короче говоря, помню все, что происходило после травмы. А из того, что было до этого, я так ничего и не вспомнил.
– Как я тебе сочувствую, Алекс.
– Что толку от твоих сочувствий! Знал бы ты, что это такое – жить без воспоминаний!
– Извини, Алекс, я просто не… не знал, что сказать.
– Тогда лучше молчи! Прибереги свою жалость для других!
