Я изо всех сил старался сохранить хорошее настроение до обеда, но день спасти уже ничто не могло. Было слишком много треволнений, и все мы оказались до предела утомлены. После всего произошедшего я извинился перед Мойрой за то, что ударил ее сына. К моему удивлению, она кинулась ко мне и обвила руками мою шею.
Поздним вечером я вернулся к моим делам, и в это время меня нашел гардемарин Ансельм.
Он немного потоптался, помялся и наконец заявил:
– Мне хочется выпить.
– Я говорил тебе…
– Да, сэр. Я провел целый день, думая, как это побороть. Мне хотелось на стену лезть. Но до этого не дошло – в вашем баре я обнаружил все сорта спиртного.
– Ты, змееныш, – два наряда! Четыре!
– Я ведь не говорил, что я что-то выпил. – Его плечи поникли. – Какой я дурак, что пришел сюда. Мне показалось, что вы способны мне помочь.
Это могло быть пренебрежением и надменностью. Могло быть и отчаянием.
Я пошевелился, чтобы облегчить боль в спине.
– Почему пришел ко мне?
– А к кому же еще, сэр? Вы – начальствующий надо мною офицер.
Почему каждый молокосос, которого я знаю, тащится ко мне со своими проблемами? У меня своих хватает, и лишнего времени и сил нет.
– Хорошо, мой приказ отменяется. Пей сколько влезет. – Он вспыхнул, сжал кулаки, тут же разжал. – Что-нибудь еще, Ансельм?
Гардемарин весь как-то обмяк, словно признал свое поражение.
– Нет, сэр. – Он побрел к двери.
Надо позволить ему или утонуть, или выплыть. Он не родился алкоголиком, а стал им. Сам заварил эту кашу – вот сам пусть и расхлебывает.
Где-то в это время был день. Когда Северная и Южная Америка освещаются лишь луной, на других континентах служащие садятся за свои столы. Я сделал столько звонков, сколько было возможно, но через час не мог подавить зевоты. Потянувшись, я позвонил своим секьюрити и подкатился к лестнице. Спустя несколько секунд три дюжих молодца подхватили мое кресло.
– Пока не надо, – вздохнул я и поехал в гостиную. Ансельм сидел перед баром со спиртным и задумчиво смотрел на бутылки.
– И сколько уже принял на грудь? – презрительно спросил я.
– Пока ни капли.
– Отчего же?
– Боже, вы жестокий сукин сын. – Он подавил всхлип. – Я думал, вы выгоните меня со службы, но теперь мне уже все равно.
«Господи Иисусе, что я наделал?» Я прокатился по комнате и захлопнул дверь.
– Ансельм…
Он вскочил как ужаленный:
– Извините меня, господин Генеральный секретарь. При исполнении своих обязанностей или нет, я должен держать себя в руках.
– Тем не менее ты сказал правду. Я правда жестокий. И я никогда не был способен помочь тебе. Это я должен извиниться. – Я похлопал рукой по дивану. – Иди, сядь здесь. – Он подошел и сел. – Сколько тебе – семнадцать?
– Ну… через два месяца.
– Когда ты начал пить?
– Три года назад.
– В Девоне для этого есть все возможности. Полдюжины пабов в нескольких минутах ходьбы от ворот. Хотя тогда он был еще кадетом. Выходит, какой-то бармен рискнул нарушить закон. Я полюбопытствовал, как так получилось.
– Раз плюнуть. Они даже не спрашивали у меня удостоверение личности – достаточно было моей униформы.
– Это не делает вам чести, гардемарин. На службе пил когда-нибудь?
– Нет, – вспыхнул он. – Никогда.
– Но приходил обратно в Академию, еле держась на ногах?
– Не совсем так. – Он усмехнулся. – По крайней мере, я был не один такой.
Я не клюнул на приманку. Военные везде одинаковы, повсюду в мире.
– И часто это с тобой бывало?
– Почти каждую неделю. Начальник Академии Хазен… добрый… – Он покраснел. – Вернее сказать, великодушный.
«Растяпа» было бы точнее. Я в бытность начальником Академии тоже порой сквозь пальцы смотрел на отлучки гардемаринов, но не настолько, чтобы они совсем распускались.
– Каждую неделю – слишком уж часто, – сказал я вслух. – Да ты и сейчас не на службе. Это было ошибкой.
– Вы собирались отослать меня обратно. – Он отчего-то упал духом.
Все равно что пустить свинью в огород… Он немного взял себя в руки, этот парень, но оставлять его без присмотра в этом спиртохранилище…
– Нет, Тэд. Я отменю эти распоряжения. Ты останешься с нами.
Хотя Дэнил Бевин был хорошим и трудолюбивым парнем, трудно было ожидать, что кадет в одиночку справится со всей Генсековской канцелярией. Мне требовался именно гардемарин, и Ансельм хорошо подходил для этого. Кроме того, я чувствовал себя должником перед ним за мою жестокость.
