– Поймите, мы делаем все, что в наших силах. Но может статься, что вы и не попадете в этот список. Если же результат будет положительным, период после операции окажется критическим. Несколько недель постельного режима. Ни малейшего движения. Любое растяжение… – Он покачал головой.
– Отлично. – Я смогу скоро вернуться к общественной жизни, и, если они сделают операцию, я приложу все силы для восстановления. – А как скоро я смогу покинуть госпиталь?
– Вы же сопротивляетесь физиотерапевтическим процедурам. Нам необходимо…
– Отвечайте на вопрос моего отца. – Фити произнес это негромко, но голосом, в котором звучала сталь. Так, помню, когда-то говорили сержанты с кадетами. И те стремглав мчались выполнять приказание.
– Через несколько дней. Но вы будете прикованы к своему креслу и обязаны будете делать ежедневные…
– Прекрасно. – Я взмахом руки отослал их прочь. Я или добьюсь операции у Дженили, или убью себя и отправлюсь в ад. – Присылайте вашего терапевта.
Два дня прошли в томительном ожидании. Я учился перебираться с кровати на кресло и обратно. Оказалось, что кресло с моторчиком – очень громоздкое и неудобное устройство. Под сиденьем были установлены батареи Вальдеса, теледатчики – спереди и сзади, микрофон – под одним подлокотником и ручка управления – под другим. Обшивка была напичкана разной электроникой. Кресло двигалось туда, куда я скажу. Самый настоящий компьютер на колесиках, ни больше ни меньше.
Все же это был не корабельный комп, и мне пришлось поучиться с ним обращаться. Конечно, в него заложили специальную программу общения. Комп говорил мне:
– Скажите какое-нибудь предложение, пожалуйста.
– Какое?
– Любое.
– Меня зовут Ник Сифорт.
– Еще.
– Я родился… чушь собачья!
– База-справка вас не поняла. Скажите несколько предложений, пожалуйста.
– Что я могу… ладно… Я, Николас Эвин Сифорт, клянусь своей бессмертной душой хранить и защищать Устав Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций, быть лояльным и подчиняться всем условиям принятия меня в Военно-Космические Силы Объединенных Наций и повиноваться всем законным приказам и распоряжениям, и да поможет мне Господь Всемогущий.
Последовала долгая пауза.
– Синтаксис воспринят. Языковые особенности усвоены.
– Что это, черт побери, значит?
– Это означает, что я вас понял. Ожидаю ввода информации…
Я учился одеваться, ухаживать за собой, овладевал всякими хитростями, о которых обычный человек не имеет никакого представления. Ночами мне виделись сны о том, как я скачу, обгоняя ветер, хотя в прежней жизни больные колени уже много лет позволяли мне лишь ковылять.
День ото дня я все больше понимал, что жизнь продолжается. Я позвонил в Балтимор Чарли Витреку. По телефону он говорил легко и радостно, хотя только Господу Богу было ведомо, чего это стоило моему гардемарину. Он сказал, что трансплантация возможна, надо только подождать подходящего случая.
Через некоторое время я обнаружил, что уже предвкушаю возвращение домой. Я позвонил Мойре Тамаровой и спросил, не могу ли как-то облегчить горечь утраты. Но помочь ей ничем было нельзя. Повинуясь внезапному импульсу, я пригласил ее, как раньше Алекса, с детьми в Вашингтон. Она равнодушно согласилась, хотя дату приезда мы не согласовали.
После трех недель пребывания в госпитале я почувствовал беспокойство и устроил продолжительное деловое совещание. Бранстэд, Тилниц, Филип, Карен Барнс и генерал Доннер, специалист службы безопасности, встретились со мной в отдельной комнате.
Я спросил:
– Патриархи сделали то, что намеревались? После памятной встречи с представителями Господа Бога на земле, когда я вел себя так вызывающе, прошло уже несколько недель. Я полагал, что Марк и Бранстэд скрывают от меня какие-то детали.
– Есть несколько плохих новостей, – мрачно вымолвил Джеренс и посмотрел на Марка.
– Сэйтор не призывал к отлучению от церкви? – Если все меня бросят, Арлина все равно останется рядом, хотя я не был уверен, что это не подвергнет риску ее бессмертную душу.
– Не совсем. – Он протянул мне чип «Всего мира на экране».
Я вставил его в свой голографовизор.
– Боже!
