– Спасибо, сэр, – ответил он дрогнувшим голосом.
Я снова включил свет. Филип лежал навзничь, судорожно вцепившись в одеяло. Он зажмурился, но поздно-я успел заметить выкатившуюся из глаза слезу. Тогда он попытался что-то сказать, однако слова застревали в горле. Наконец он прошептал:
– Мне страшно.
– Знаю, – сказал я, присев на край койки.
– У того… человека… такие глаза… – Филип не смотрел на меня.
Я постарался прогнать воспоминание об оставшихся в прошлом собственных кошмарах.
– Он смотрел на меня в тот момент, когда я в него стрелял. Он видел, – рассказывал Филип. – Сам он выстрелить не успел, хотя и навел на меня пистолет.
– Ну и что в этом особенного? Все нормально. – Я не мог найти нужных слов и злился на себя.
– А потом он… Его кожа зашипела! Боже мой! – вскрикнул Филип, отвернувшись к стенке. – Это было ужасно. Мне страшно убивать.
Моя рука сама легла ему на плечо. Надо было его успокоить, сказать, что, не убей он, убили бы его. Но вместо этого я, сам того не желая, произнес:
– Мне тоже страшно.
– Вам? – Филип удивленно повернулся ко мне.
– Конечно. Разве я не человек? Почему мне не может быть страшно?! Командир не имеет на это права?
– Но… Мне почему-то казалось, что вам никогда не бывает… Извините… Конечно, вы вправе испытывать страх.
– Ну а ты тем более.
Он задумался – эта простая мысль, видимо, никогда не приходила ему в голову.
– Простите, – застенчиво улыбнулся он. – Я просто дурак. Полагал, что настоящий офицер не должен знать страха, и пытался заставить себя… Но теперь все понял.
– Офицеры – такие же люди, как все, и никто не вправе требовать от них невозможного. Не каждый способен убить, и с этим нельзя не считаться. Признаться, я в твоем возрасте вряд ли смог бы выдержать такое потрясение. – Я, конечно, хватил через край, но Филип заслуживал этого; тем более что я всегда обращался с ним слишком сурово. – Но я переборол страх и воспринимаю действительность трезво, тем более что впереди нас ждут трудные времена.
Филип просиял. Мальчишка верит каждому моему слову, командир для него кумир. И это налагает на меня огромную ответственность. Одно мое слово способно либо глубоко ранить его, либо вознести к небесам…
– Ты поступил мужественно, гардемарин, как настоящий боец. Я этого не забуду. – «Не забуду». Бессмысленные слова… Чем смогу я его вознаградить? Повышением в звании? Но что толку, если скоро мы все погибнем и ни одна душа за пределами корабля об этом не узнает? Повышение в звании в такой ситуации – не что иное, как спектакль. – Ну все, теперь спи. Утром тебе придется поработать с новобранцами. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, сэр, – улыбнулся Филип.
Сам не знаю зачем, я по-отечески взъерошил ему волосы, затем бросился к двери, выключил свет и вышел, уже не оборачиваясь.
Касавополус, Дакко и Грегор ждали меня у запертого мостика. На полу лежали матрацы и постельные принадлежности. Поблагодарив всех, я отпустил Касавопо-луса и Дакко и запер дверь. Мы с Грегором остались вдвоем.
– Керрен, следи за коридором. Подашь сигнал, если кто-нибудь появится у дверей мостика. Разбудишь меня в восемь часов.
– Хорошо, командир, – вежливо ответил Керрен.
Я убавил свет и с наслаждением растянулся на матраце. Грегор сидел, беспокойно глядя по сторонам, и только через несколько минут лег.
Я прикрыл рукой от света глаза. Все тело ныло. Грегор не переставая ворочался с боку на бок. С мыслями о кошмарном прошедшем дне и еще более кошмарных грядущих я стал засыпать.
– Простите, сэр, – разбудил меня голос Грегора.
– В чем дело?
– Может быть, я… Вернее, может быть, вы разрешите мне… Черт! Боже мой!
– Не богохульствуйте, – пробормотал я спросонья. – Скажите толком, чего вы хотите, мистер Аттани?
– Ничего. То есть ничего, сэр.
– Зачем же вы разбудили меня?
– Простите. Наступила тишина.
– Говорите, не стесняйтесь! Наконец он решился:
– Я понимаю, что это глупо, но мне хотелось бы переночевать в пассажирской каюте.
– Почему?
Он молчал. Я вспомнил Дерека, тот тоже долго не мог привыкнуть спать вместе с другими в одном помещении. Особенность богатых людей.
– Вы не можете уснуть, если в помещении еще кто-то есть?
