Не думайте, что мною овладел приступ кровожадности, это далеко, далеко не так. Но с высоты, откуда я смотрел, мне все представлялось неодушевленным, игрушечным — и площадь, и людишки на ней. Господь Бог, сидя в одиночестве и позевывая на своем облаке, наверное, тоже частенько впадает в подобное заблуждение.
Звякнул колокольчик. Резкий его звук ворвался в тихую квартиру, отдавшись в моей спине предупреждающим толчком. Я вышел в переднюю, открыл дверь… Передо мной стоял Пенджли.
Уж если в тот вечер мне предназначалась роль удивлять моих друзей, то никого вид моей особы не поразил так сильно, как Пенджли. Был момент, что я даже подумал: сейчас он повернется и сбежит. И в самом деле, он слегка попятился назад.
— Входите, мистер Пенджли, — сказал я, — вас ждут.
Он осматривал меня с ног до головы. Как он был мне отвратителен в ту минуту! Затем, пожав плечами, он произнес:
— Вот уж кого не ожидал здесь увидеть, так это вас, мистер Ган. Давно мы с вами не встречались.
И правда, так давно, что я успел забыть его особенную манеру говорить. Время от времени он с шипением словно бы всасывал отдельные слова, будто ловил ртом мошек, а поймав, проглатывал.
— Да, — ответил я, отступая в сторону, чтобы дать ему войти, — лучше поздно, чем никогда.
Он снова метнул на меня недобрый взгляд — мало сказать, недобрый, еще и испытующий, и подозрительный — и переступил порог квартиры.
Сняв пальто и шляпу, Пенджли прошел в гостиную. Сколько я его помнил, он всегда передвигался бочком, озираясь по сторонам, как будто на всякий случай присматривал укрытие — за занавеской или за дверью. Но вот он оказался на середине комнаты и стоял там прислушиваясь, выставив вперед обтянутую кожей голову, разведя в стороны тощие руки и ноги, словно слушал не только ушами, но и всеми конечностями.
— А что, разве Осмунд не держит слуг? — спросил он.
— Честное слово, не знаю, — ответил я, — но в данный момент в квартире я один. Вы пришли немножко раньше назначенного времени.
На это он ничего не сказал и продолжал стоять, оглядывая комнату, принюхиваясь, как пес, к новым запахам.
— Странно. Нет электрического света, только свечи.
— Причуда Осмунда, — ответил я. — Наверное, он считает, что при свечах все выглядит красивее.
Пенджли взял со стола мой томик «Дон-Кихота», и я еле сдержался, чтобы не крикнуть ему, чтобы он оставил мою книгу в покое. Но, презрительно фыркнув, он положил ее на место. Затем уселся в испанское кресло, и его сухое, костлявое тело там угловато сложилось в какого-то членистоногого гада с лысой головкой и хищными, вывернутыми ноздрями, которые плотоядно подергивались.
— Ну, мистер Ган, позвольте узнать, что вы тут делаете, — сказал он.
Я улыбнулся:
— Все в порядке, Пенджли. В настоящее время я в гостях у Осмунда.
— Вовсе не в порядке, — возразил он, — я договорился с Буллером и Осмундом, у меня к ним дело. Остальные тут ни при чем.
— Совершенно верно, — согласился я. — Конечно, это дело не мое, и я здесь не останусь, если во мне не будет надобности. Но Осмунд будет минут через двадцать. Так что нам придется немного потерпеть друг друга.
Он окинул меня покровительственным взглядом с большой долей презрения:
— Надо же, вы снова появились. Пару раз слышал о вас. Дела-то у вас неважные, верно?
Ссориться с ним я не хотел, это пока не входило в мои намерения. Мне надо было еще кое-что из него вытянуть.
— Верно, — ответил я. — По правде говоря, совсем неважные. Между прочим, как раз об этом я и хотел с вами поговорить. Узнав, что вы придете, я подумал: может, у меня тоже будет возможность побеседовать с вами в частном порядке. Не знаю, что вы собираетесь предложить Буллеру с Осмундом, но вот чего я не возьму в толк: если это дело, по-вашему, стоящее, то почему бы вам не привлечь и меня?
Поистине нет границ человеческому тщеславию! Только что он поглядывал на меня крайне подозрительно, но одно мое льстивое словечко, и вдруг — вот до чего непомерно было его самомнение! — все его подозрения мгновенно рассеялись. Однако презрение ко мне усугубилось.
Пенджли потирал руки, точнее, только свои длинные, тонкие фаланги пальцев.
