Дошлый сват, обняв жениха и невесту за плечи, сблизил их лица.
— Чего там, цалуйтесь по закону! Небось в тёмный уголочек не раз сбегались повидаться, а при людях‑то стыдитесь.
Кто‑то из невестиных родичей сострил:
— Жених‑то мямля! Куда ему цаловаться! У его ещё на губах мамкино молоко не высохло!
Митьку это задело. Он рывком притянул к себе Нюру и громко чмокнул в губы. Нюра откинулась назад, зло взглянула на жениха. В светлице раздался смех и возгласы:
— Вот это по–казацки! Из молодых, да, видать, ранний!
Заулыбались и Митькины родители, которые с затаённой тревогой следили за растерявшимся сыном. Девушки–подружки затянули:
Молодец девку исподманивал,
Исподманивал, исподманивал,
Ой, лёли, лёли, подговаривал:
— Ты пойдём, девка,
К нам на линию жить,
Ой, лёли, лёли,
К нам на линию жить,
У нас да на линии,
Что Кубань да река,
Ой, лёли, лёли,
Кубань широка!
Кубань широка, вином протекла,
Медом протекла и Лаба–река,
Он, лёли, лёли,
И Лаба–река.
Свашка подала полотенце, противоположные концы которого вложила в руки невесты и жениха.
Нюра крепко зажала полотенце в кулаке и покусывала губы, чтобы не разрыдаться. И казалось ей: на краешке вышитого полотенца, что сжимает она в своей руке, конец её короткой жизни.
Дед, видимо, почувствовал настроение внучки. Но в глазах его была непоколебимая решимость. Нюра хорошо знала этот взгляд и понимала, что надеяться больше не на что. По её бледным щекам покатились слезы. А подруги выводили:
Девка парню отвечала, отговаривала:
— Молодец, девку не сподманивай,
Он, лёли, лёли,
Не сподманивай…
Архип со двора в окно наблюдал за тем, что происходило в горнице. В груди он ощущал какую‑то непонятную пустоту. А сердце будто кто‑то крепко сжал до боли. Он глядел, не отрываясь, пока Мишка Рябцев не вспугнул его.
Там за морем, морем синим соколицу я любил,
Но проклятый ворон чёрный у меня её отбил, —
пропел Мишка ему в ухо.
— Воронье, а не ворон! — с болью вырвалось у Архипа. — Эх! Пойдем, друг Мишка, у меня там в половне полбутылки спрятано. Завьем горе верёвочкой.
Мишка согласился. Пили по очереди прямо из горлышка, ничем не закусывали. В темноте половня Мишка не видел слез на глазах Архипа. Допив водку, Мишка предложил Архипу:
— Хочешь, устрою так, что жених завтра же откажется от невесты?
— А как?
— А так: пойду возьму мазницу с дёгтем и, пока гости пируют, заляпаю ворота Ковалевым.
— Нет! Поклеп ляжет на меня, — не согласился Архип. — Да и Анюту не надо позорить!
На другой день после сводов старый Лексаха пошёл осматривать своё хозяйство. Зашел под лабаз, оглядел, на своих ли местах развешана сбруя. Заглянул под длинный навес, посмотрел, в порядке ли плуги и бороны. Потряс люшни на бричках, потрогал барки и дышла. Как будто все в порядке. Но дед был не в духе. Увидя Архипа у соломорезки, он нахмурился и двинулся к нему. Архип хорошо видел хозяина, но не поднимал головы и продолжал одной рукой подставлять пучки соломы, другой с хрустом прижимать их острым ножом, сделанным из косы. Мелкая резка с шуршанием сыпалась под ноги.
Дед Лексаха опустился на пень и стал наблюдать за проворными руками Архипа.
«Хорошо работает, ничего не скажешь, — думал старик. — А все одно придётся дать ему от ворот поворот, чтоб до свадьбы чего не вышло! Девка‑то что порох. Да и парень не из робких!»
Дед высморкался, откашлялся и без обиняков спросил у работника:
— Ты как, все ещё ходишь вместе с Нюркой по ночам за сенбм?
Архип, будто не расслышав этих слов, ещё быстрее стал резать солому.
— Молчишь? Значит, попался вор на верёвочку, а отвертеться не умеет.
Слово «вор» хлестнуло Архипа. Он толкнул соломорезку, выпрямился.
— Ты меня в воровстве, Лександр Ваныч, не можешь обвинить! — — звенящим от обиды голосом выкрикнул он. — Такой охулки не потерплю. А если работник не с руки, так рассчитайте.
— Рассчитайте? — в досаде зашипел старик. — Ты будто и в самом деле не кумекаешь, о чём речь. Гляди, парень, девку ославишь — живого со двора не выпущу. А ежели што и было, держи язык за зубами!
Архип со злостью пнул ногой станок, перекинул соломорезку. Тихо, чтобы слышал только один старик, процедил сквозь зубы:
