А ртом дышать нельзя! Сожжешь легкие пятидесятиградусным морозом! В общем, тяжело там Голова как в тисках, пульс — сто пятьдесят — сто шестьдесят ударов в минуту Даже такой крепыш, как Долматов, и тот еле двигался. Прав, наверное, Дмитриев Поддув нужен! Кроме всего прочего и кислорода моторам не хватает
— Товарищи, а на моем самолете радиовысотомер что–то непонятное показывает.
Это Миша Стекольщиков решил наконец поделиться своими бедами
— В каком смысле непонятное? — заинтересовался Мальков.
— Да в том смысле, что в Мирном он одно показывает, а на Пионерской — другое. Вот вчера зарулил там на стоянку. А радиовысотомер вместо ноля показывает около шестидесяти метров. Как понимать? Ладно, думаю, погода пока хорошая, да и полеты интенсивные, поработаю пока так. Но все же сказал бортмеханику, чтобы в Мирном специалисты проверили. А в Мирном и проверять нечего — прибор на стоянке показывает ноль высоты. Что за чудеса? Думал, мне показалось. Загрузился бочками с соляркой, и опять на Пионерскую. После посадки, ещё на рулении, слежу за показаниями радиовысотомера. Он уверенно, без всяких колебаний показывает, что мы находимся… на высоте шестьдесят метров! Потом опять проверил в Мирном: по прибору высота — ноль. Так что дело не в приборе, он исправен.
— Это точно, и у меня такая же картина, — подтвердил Мальков. — На Пионерской и Комсомольской радиовысотомер показывает пятьдесят — семьдесят метров Чертовщина какая–то!
— И у нас тоже, и у меня, — раздались голоса других летчиков.
— А чего ж вы молчали раньше? — возмутился Миша
— А того же, чего и ты! Погода хорошая, да и барометрические высотомеры работают хорошо.
— Ну а в чем же дело все же?
— Наверное, так, — пытается объяснить Долматов. — В Мирном наши самолеты стоят на плотном чистом льду, а на Пионерской и Комсомольской плотность снежного покрова недостаточная, видно. Сигналы радиовысотомеров отражаются от глубинных, более плотных слоев ледникового купола. Конечно, это только соображения, ну а точнее объяснят, надеюсь, специалисты–гляциологи.
— А для нас — мораль! — сделал выводы Миньков. — При дальнейших полетах эти ошибки радиовысотомеров необходимо учитывать, пригодится в плохую погоду. Вовремя Стекольщиков обратил внимание на это! Мелочь вроде бы, а может стать причиной катастрофы Так что и я хочу поделиться своими наблюдениями. Тоже мелочь, но все–таки… Летал я, как вы знаете, на самолете первой экспедиции, который ещё в прошлом году привезли. Так вот, чувствую — не то что–то. И бежит на взлёте долго, и какой–то тяжелый в управлении. Думал вначале, что мне все это кажется, но потом секрет раскрылся. В Мирном, как вы знаете, было несколько дней теплой погоды. И вот тогда–то из самолета неожиданно… потекла вода. Оказывается, пока он зимовал, в крылья набилось предостаточно снега, и теперь она потекла изо всех щелей. Значит, не зря мне казалось. Весь этот снег, скопившийся за долгую антарктическую зиму, я возил в крыльях как контрабандный груз!
— После предстоящей зимы придется делать «парную баню» всем самолетам, — заключил главный инженер летного отряда Федор Васильевич Пименов.
Тут же в беседу вступили вспомогательные технические силы летного отряда.
— Между прочим, Арсентьич, забыл тебе сказать:
Федор Васильевич пристыдил меня, а это и тебя касается, — обратился ко мне бортмеханик Сергей Фрутецкий.
— За что же он тебя пристыдил?
— За то, что ты заставил меня регулировать тросы управления.
— Разве я ошибся? В чем я не прав, Федор Васильевич?
— Ты прав, Саша, в том, что вы с Фрутецким констатировали факт ослабления тросов на высоте. А не прав потому, что не проанализировали причину этого явления.
— Анализировать и в голову не приходило — все ясно, казалось. Я дал попробовать рули Фрутецкому, они болтались. Почему, спрашивается? Мы пришли к одному выводу: самолет только что собрали после выгрузки с корабля и, вероятно, неправильно отрегулировали натяжение тросов. Поэтому я и попросил Сергея по прилете в Мирный проверить регулировку.
— Только ты не обратил внимания, что в Мирном при заходе на посадку рули уже не болтались.
