— Показания приборов нормальные, можно взлетать.
— Ясно. Экипаж, взлетаем!
Двигатели работают на полной мощности. Нос лодки задрался вверх. Придерживаю штурвал немного на себя. Размашистыми движениями штурвалом вправо и влево удерживаю самолет без кренов, но пока скорость ещё мала; чтобы не коснуться крылом воды, страхую поплавки.
Горизонт впереди начинает «подниматься». «Каталина», набирая скорость, начинает выходить на редан; я отпускаю постепенно штурвал от себя. На редане!
— Убрать поплавки!
— Убираю! — громко повторяет механик. Впереди ровная гладь бухты. Несемся, как на буере, по чистому льду, набираем скорость, необходимую для отрыва. Слева «проплыл» остров Бруснева. Справа «смотрят» за взлетающей лодкой корабли, стоящие на рейде. Ничто не предвещает беды. Но что это?! Впереди по курсу виднеется что–то черное, большое, как спина у кита. Кит не кит, нам от этого не легче. Да это же связка брёвен, оставшаяся от плота после вчерашнего шторма. Взгляд на скорость — мала для отрыва. Что же делать?! Ещё несколько секунд, и мы распорем себе днище… И тут я почувствовал, что мой штурвал почему–то поворачивается влево, уходит левая нога, самолет на большой скорости начинает крениться влево, а связка брёвен стала отдаляться вправо и через какое–то мгновение проскочила под правым крылом «Каталины», Я понял, что но время вмешался в управление мой инструктор, показав, с одной стороны, свое искусство в пилотировании гидросамолёта, а с другой — возможности летающей лодки взлетать но кривой.
Я быстро бросил взгляд на Малькова, тот кивнул на штурвал, потом поднял обе руки вверх, дав мне понять — продолжай, мол! Мысленно поблагодарил его за науку, опять бросил быстрый взгляд на скорость — она подошла к отметке отрыва Легкое взятие штурвала на себя — и мы в воздухе
— Штурман! Курс?
— Бери пока сто пять градусов.
— Понято! Подворачиваю!
Довернул на указанный курс. Набираю шестьсот метров высоты.
Погода стояла на редкость хорошая. Обыкновенный перелет Под нами чистая вода губы Буор — Хая. В такую погоду интересно наблюдать, что есть на во- де и что есть под водой. Однажды, вот так наблюдая, я сам испугался да и напугал других членов экипажа.
Это было над Чукотским морем. Ведя ледовую разведку, мы летели курсом на север от мыса Уэлен. Стояла такая же хорошая погода, как и сегодня, и я безразличным взглядом рассматривал проплывающую под нами водную поверхность.
Вдруг — я даже оторопел от неожиданности — вижу на глубине в чистой прозрачной воде два темных длинных тела. Испуганным голосом громко говорю:
— Подводные лодки!
— Где?! — взволнованно спросил сидящий позади меня Павел Макарович Банюшевич, старейшин штурман полярной авиации.
Быстро указываю пальцем на предметы, сделав крен, чтобы лучше было видно.
— Ну, деточка (его любимое обращение), напугал ты меня. Во–первых, подводные лодки в паре под водой не ходят, а во–вторых, это обыкновенные киты!
— Здорово!
Первый раз видел я китов не в кино, а в водах океана. Сделав круг над ними, налюбовавшись вволю, легли на прежний курс, предоставив океанским: исполинам следовать по своим делам.
Сейчас, когда мы летим над чистой водой на летающей лодке, нисколько не волнуешься за работу двигателей — если какая неисправность, то всегда можно сесть, ведь под тобой лодка! А вот в том полете, когда я увидел китов, было совсем другое дело. Летели мы, имея под собой воду, на сухопутном самолете Ли–2. И от сознания, что у твоего самолета колеса, а не редан, внутри рождается не совсем приятное чувство, от одной только мысли о возможности вынужденной посадки пробегает холодок по коже.
Мои рассуждения и опасения не были лишены здравого смысла, так как в арсенале случаев неприятностей в полетах у летчиков полярной авиации были такие два (и надо же совпадение — у одного и того же летчика, Михаила Томилина!), когда сдали оба двигателя у сухопутного самолета над чистой во дои, а у гидросамолёта — над земной поверхностью. В обоих случаях полет закончился, как в кино, благополучно — оба раза бортмеханики в последний момент успевали исправлять свои ошибки, которые могли стать для экипажа роковыми, и моторы начинали петь свою успокоительную песню. В таких случаях говорят: «Повезло…»
