Исследователи утверждали, что ищут панацею. Мэтт подумал, что панацеей было предотвращение передачи вируса; для этого достаточно держать животных под замком.
Мэтту было известно о сотнях других, куда более чудовищных ситуациях в подобных лабораториях по всей стране. В них содержались тысячи животных от мышей до шимпанзе. Любой биологический вид, какой только можно себе представить, подлежал экспериментам, в которых животных подвергали приводящим к стрессам, зачастую болезненным и, как правило, в итоге смертельным исследованиям день ото дня. Мэтт работал на организацию, боровшуюся за права животных.
Публикация фактов о жизни животных в лабораториях стала его насущной потребностью. Трудность заключалась в том, чтобы как-то справляться со взглядами, которые бросали люди, когда он начинал говорить им о страданиях или вызывающей сомнения науке, когда темой разговора были животные. Мэтт думал, что это как-то связано с тем, что на собеседниках при этом обычно были надеты кожаные туфли, и они планировал съесть после работы по бургеру дома. Как правило, им с трудом удавалось понять, почему другим не наплевать на страдания животных. Само собой, в большинстве своем они утверждали, что их это тоже волнует, но их поступки и предпочтения выдавали горькую правду.
Мэтту не составило труда раздобыть досье на Уоллеса Марша, доктора наук и лауреата Нобелевской премии в области психологии. Марш получил награду за работу по нейрофизиологии в сфере восприятия боля и открытие нового нерва, который анатомы ранее не замечали. Марш изобретательно разрабатывал эксперименты на крысах, включавшие пробуждение, как правило, физически воздействуя на животных. Выступая с речью на вручении премии в Стокгольме, Марш сказал: «Я не добился результата, пока не выполнил девяносто третью серию экспериментов. Только тогда я обнаружил нерв и начал изучать, где он начинается и где заканчивается. Симптомы, которые мы наблюдали у крыс, свидетельствовали о том, что этот нерв нес в себе куда больше информации, чем обычный нерв. Обычный укол булавкой мог вызвать чуть ли не эпилептический припадок. Крысы начали жаться в углы клеток, когда бы я ни приближался к ним. Это привело меня к пониманию того, что у крыс существует память о боли».
«Нерв Марша» стал хорошо известной книгой среди учебников по физиологии крыс. Анатомы впустую искали аналогичный нерв у человека; очевидно, у людей он отсутствовал. Его удалось обнаружить лишь у одного вида — слепой кротовидной крсы, — проживавшей в центральной Африке. Но это уже не имело значения, потому что Марш к тому моменту давно был обладателем престижной награды, а все университеты мечтали заполучить лауреата. И, конечно же, среди широкой общественности детали работы Марша были совершенно не известны.
Третья жертва, Марта Хоффман, работала ветеринарной сестрой в Университете Колорадо. Мэтт знал, что так принято аккуратно называть людей, которые помогают ученым экспериментировать на животных. Хоффман пыталась поддерживать в подопытных зверях жизнь между процедурами.
Джона Гэллахера, аспиранта отделения психологии в Университете Хьюстона, разыскать в интернете было сложнее, но Мэтт все равно нашел упоминание о нем на странице исследователя, которому Гэллахер ассистировал. Ученый проводил исследования мозга, спонсируемые Национальным институтом психиатрии. На странице приводился список недавно опубликованных отчетов об экспериментах. Названия убедили Мэтта в том, что связующим звеном между всеми четырьмя убийствами были именно опыты на животных. «Новая экспериментальная модель приобретенной беспомощности», «Параллели в поведении при увеличенной дозе кортизола у хронически изолированных крыс и нигерийских детей-сирот». Библиография состояла из девяти исследований.
Мэтт открыл почту и увидел в папке «Входящие» 128 новых писем. Он пробежал взглядом по темам и открыл только те, что казались ему интересными или личными. Большинство представляли собой почтовые рассылки. Мэтт не сомневался в том, что следователи либо не заметили очевидную связь между четырьмя убийствами, либо сознательно ее проигнорировали. Он рассматривал оба варианта.
