1.
Аромат, сравнимый с колебаниями шелка на легком ветерке, витал в воздухе, проникая в сознание Стива. Наг чампа[1], подумал он.
Стив сидел на подушке почти два часа. Его привели в маленькую, грубоватую, пустую хижину и велели ждать. Он ждал, стараясь ничем больше не заниматься. Но мысли, воспоминания, имена, названия чувств и ощущений постоянно появлялись, совсем как аромат, который улавливало его обоняние.
Внезапно в дверном проеме показался лысый мужчина, завернутый в оранжевое одеяние. Он ждал, пока Стив на него не посмотрит.
— Идем со мной, — сказал он и ушел, ни разу не оглянувшись, чтобы посмотреть, следует ли Стив за ним. Стив двигался так быстро, как только позволяли его ноги, немного болевшие после неподвижного и столь продолжительного сидения. Его вели в более крупное и современное, пусть и бедно декорированное здание. Провожатый указал на единственный в помещении стул рядом с простецкой дверью и сказал ему подождать еще. Стив сел, пытаясь подавить в себе любое чувство подавленности или нетерпения. Почти сразу явился другой мужчина, одетый, как и предыдущий, и жестом велел идти за ним в комнату.
Комната почти пустовала. Деревянный Будда сидел на низком столике у стены; пожилая женщина, такая же лысая, как и все, кого Стив здесь видел, села на подушку в центре комнаты. Стива подвели к подушке, лежавшей перед ней. Мужчина сел на подушку рядом за спиной женщины. Стив опустился, зеркально отражая своей позой позу женщины, сидевшей, скрестив ноги и положив руки на колени. Он ждал, не понимая, что конкретно чувствует при этом.
Наконец, женщина немного подняла одну руку, и мужчина приблизил свое ухо к ее рту. Затем он поднялся, быстро поклонился деревянному Будде и покинул комнату.
— Давать аудиенцию посторонним не в моих правилах, — сказала женщина.
Стив не был уверен, видел ли он, как шевелятся ее губы, когда она произносила эти слова.
— Я очень благодарен вам за то, что вы сделали для меня исключение, — сказал он и слегка кивнул.
— В письме вы задавали вопрос. Мой ответ на все вопросы моих учеников до этого момента был советом сидеть в тишине, медитировать, чувствовать каждое мгновение. Вам известны ваши чувства и мысли в данный момент? — нетерпеливо спросила женщина.
— Я, э-э…
— Не спешите создать шум. Будьте уверены в ваших мыслях и чувствах. Просто называйте их. Чувствуйте ваше дыхание.
— Я нервничаю. Я волновался, что вы можете подумать. Я не знаю, как много могу вам сказать.
— Хорошо. Давайте пройдемся.
С этими словами женщина встала, взяла Стива за руку и повела его по тропе, уходившей в чащу.
Десять-пятнадцать минут они шли в молчании. Сосны и ели озонировали воздух ароматом гор и лесов. Стива изумлял темп, который поддерживала женщина. Он заметил, что она шла босиком. Она вела его по сужающейся тропинке, которая в конце концов вышла к утесу, возвышавшемуся над бьющимися волнами и морскими птицами, кричащими и самозабвенно описывающими круги в бойком ветре открытого моря. Стив почувствовал себя как дома.
— Здесь мы можем разговаривать, не рискуя быть случайно подслушанными, что часто бывает в монастыре, — сказала женщина, легко и с улыбкой. — Давайте обсудим злополучный вопрос, который вы задали мне в письме.
Вдруг женщина перестала быть легендарным учителем или автором стольких книг на полках в доме Стивена. Она превратилась в обычную женщину средних лет, попросившую его сесть на камень и поболтать. Она полностью его умиротворила.
— Причинить вред живому существу равнозначно тому, чтобы позволить кому-то еще сделать это? — спросил Стивен.
— А теперь расскажи мне то, что ты чувствовал, но что не мог написать в письме.
И Стив начал говорить о том, что знал об обращении с животными в лабораториях. Он говорил несколько часов, солнце садилось, а он все говорил. Он в тончайших и мучительных подробностях описывал способы, которыми миллионы животных пытали до смерти.
Временами эмоции настолько захлестывали его, что ему приходилось останавливаться и ждать, когда вернется самообладание. Он приводил оправдания, которыми использовали лаборатории, университеты и Национальный институт здравоохранения. Он озвучивал научные аргументы как за вивисекцию, так и против. Он рассказывал об использовании животных в лабораториях на протяжении всей истории, о медицинских достижениях чемпионов этой практики и о доводах противников. Он говорил о разуме и эмоциях, о боли, страхе и страданиях животных.
