– Ну и каково это, видеть деда ровесником? – непонятно, смеется он или издевается.
– Да не совсем ровесником. Там мне было тридцать два, а здесь восемнадцать лет. А ему двадцать восемь.
– Все равно, небольшая разница.
– Да, поначалу все порывался назвать дедом, еле контролировал себя, а сейчас уже привык. Что теперь будет, товарищ майор?
– Даже и не знаю. По идее, лучше бы тебя убрать, по-тихому. Чтобы не болтал лишнего. Но в то же время вдруг чего полезного сможешь рассказать о будущем. Да и наверняка сможешь. Я обязан доложить, но пока не знаю как.
– Раз обязаны, тогда, конечно да. Надо докладывать. Там, – я показал пальцем вверх, – есть кому думать.
– Я выезжаю сегодня. Ты сиди тихо, никуда не лезь. Я предупрежу, чтобы тебя не трогали. И еще, не обращай внимания на этого идиота, политрука вашего. Не перечь, а то шлепнет еще, без всякого разбора. Он дальше собственного носа не видит. Дело вы провернули нужное, я лично представление напишу.
– Да что уж там, сделали то, что посчитали правильным. Война идет. И долго еще будет идти, – растерянно проговорил я.
– Когда кончится? – Я уж думал не спросит. Но полковник тут же передумал: – Нет, не говори, как-нибудь потом.
– Разрешите идти?
– Иди и позови мне этого воина, политрука вашего.
– Есть!
Майор посмотрел на меня с интересом, но даже не поморщился. Пусть привыкает, недолго осталось.
Я вышел как из бани, а если он доложит и ему поверят? Меня, наверное, в Москву повезут. А там трясти будут, как липку. Ну, в принципе-то ясно, такой шанс для нынешних руководителей, узнать хоть что-то из будущего. Я хоть и не профессор истории, и не изобретатель оружия, но историю всегда любил и помню многое. Тем более по деду занимался очень плотно, последние два года так вообще.
А наступление-то немцы остановили, видимо, запоздал у них общий приказ об отмене. Горючего-то у них – нет!
Меня встречали друзья разведчики. Да мы и вправду уже друзьями стали. Чего стоили в наши продажные двухтысячные – друзья, да не было их, настоящих друзей. Так, приятели, не больше. А здесь люди настоящие, не избалованные деньгами и разными благами. Каждый из тех, с кем я воюю, за меня готов пулю поймать. И я за них так же, не задумываясь. Подружились мы больше всего с Зиминым и казахом Муратом. Но меня все глодали мысли, что я их обманываю, не говорю, откуда я.
– Ну что, сильно продрали? – спросил Саня, когда я вернулся.
– Да нет, там сейчас интереснее будет.
– А чего там такое? – Мурат сделал удивленные глаза.
– Там майор ГБ нашего дебила политрука без вазелина пользует. – Ребята уже привыкли к моим высказываниям. Все сказанное всегда оставалось между нами. Это, кстати, огромный показатель, ведь должны и обязаны в отчетах все писать.
– Так нам чего будет? А то у нас оружие забрали, напугали.
– Как будто у тебя, Мурат, больше ни одного ствола нигде не припрятано?
– Ну, отобрали-то они личное, которое выдавали.
– Угу! И трофеев мешок еще где-то припрятал, – не сдерживая смех, сказал я.
– Зачем так командир, это для всех, на всякий случай.
– Молодец, пошли в землянку.
Когда мы оказались в землянке, увидели картину. Ефрейтор Базаев, сидя в центре круга из зрителей, что-то напевал под аккомпанемент настолько расстроенной гитары, что я невольно передернулся.
Ефрейтор прервался, поймав мой взгляд, но я замахал руками.
– Продолжай, продолжай!
Парень запел дальше, а я, постояв немного, все же не утерпел. Протянул руку и потрогал за плечо гитариста.
– Дай гляну.
Тот без слова передал мне гитару, а мои товарищи взглянули на меня. Певец опять остановился.
– Исполните что-нибудь, товарищ сержант.
– Да я просто хотел гитару чуть подстроить, ведь звук как в кабинете у зубного врача. Парень поет так душевно, а музыка сердце режет.
– Чего, типа настройщик? – зло спросил какой-то солдат.
– Да умею немного. А что, это плохо?
– Грамотные все больно.
– Да ладно, не рычи. – Злые все вокруг, да и понятно от чего.
Взял гитару и мельком осмотрел ее. Да, хоть и старая, но в приличном состоянии. Видимо, ее здесь берегут лучше, чем себя. Гитара была вообще не настроена, пришлось пару минут покрутить колки. Зато, отстроив, провел по струнам и увидел оживление у сидящих солдат. Затем увидел в углу землянки скромно сидевшего парня, с шикарной гармонью на коленях. Он тихо сидел и скучал. Я окликнул его:
