Однако какие бы повороты ни происходили позднее в истории отношений между церковной иерархией и царским государством, их основа была прочно заложена в опричные годы.
Выступления против самодержавия князей церкви и советских аристократов совместно с дворянской оппозицией, а также открытые (митрополит Филипп) и тайные (заговор И. П. Федорова) покушения на его власть, ясно показали царю, что опричнина, т. е. аппарат принуждения, который он создал, явлйется единственной надежной опорой его единодержавие Практическим ответом самодержавия на выступления оппозиции был безудержный опричный террор. Назовем его основные объективные последствия.
Разгром церковной оппозиции — сведение с митрополии и убийство Филиппа Колычева, расправа с новгородскими архиепископами Пименом и Леонидом. Разгром земской оппозиции — ликвидация заговора И. П. Федорова, казни 1570 г. Ликвидация внутридинастической опасности — уничтожение двоюродного брата царя Владимира Старицкого и его родичей, уничтожение последних уделов. Окончательная ликвидация самоуправления Великого Новгорода.
Как бы ни оценивать каждую из перечисленных выше политических акций Грозного в отдельности с точки зрения ее конкретного содержания, следует признать, что все они объединены общей логикой, логикой то «круговой обороны», то фронтального наступления самодержавия на всех своих противников. Без опричнины не могла состояться ни одна из этих акций, не могла, следовательно, состояться стабилизация царского режима, суть которой была во всеобщем и безусловном подчинении ему всех сословий и всех властей, в превращении всех жителей страны в верноподданных самодержца.
Именно с помощью опричнины и опричников Иван Грозный держал своих бояр и прочих «разных чинов людишек» в ежовых рукавицах. «Хочешь не боятися власти, — говорил он своим подданным, — благое твори. Если же злое творишь — бойся. Власть не зря мечь носит, а в наказание злодеям и в похвалу добродеям». При этом царь был отлично осведомлен обо всем, что делается в самых отдаленных уголках государства и в полках его войска. Он знал о всех проступках и прегрешениях воевод вплоть до того, кто, когда и зачем отлучался со службы?!
Исключительный интерес в этой связи представляют собой впервые ставшие нам известными из Разрядной книги подлинные грамоты, написанные или продиктованные несомненно самим царем. Об этом свидетельствует их своеобразный стиль, присущий сочинениям Грозного, и даже самый тон державного окрика, обращенного к воеводам.
Перед тем как привести здесь целиком один из этих интереснейших документов, необходимо дать некоторые пояснения. В 1571 г. над Русью повеяли отравленные ветры чумы. Смертоносное поветрие накатывалось одновременно с юга — из Персии и с запада — из Германии.
На Руси того времени, вопреки ошибочным представлениям некоторых историков, хорошо понимали, что чума — это вовсе не «божье посещение грех ради наших», против которого бессмысленно и невозможно бороться, а эпидемическая болезнь, которую можно остановить, осилить и изгнать. Правда, об этом свидетельствовали до сих пор лишь редкие, отрывочные известия. Было, например, известно, что как раз в 1571 г. в Холмогорах в длительном карантине был задержан англичанин Дженкинсон. В летописях упоминается о противочумных мероприятиях тех лет в Новгороде.
Найденная царская грамота наглядно показывает, что борьба с эпидемиями в то время носила на Руси вполне осознанный характер, проводилась как важнейшее государственное мероприятие, направлялась и строго контролировалась из центра. Вот запись Разрядной книги, в которой воспроизведена грамота Грозного.
«Лета 7080 (1571) году, на Костроме были для поветрия моровова на заставе князь Михайло Федорович Гвоздев-Ростовский, да Дмитрей, да Данило Борисович Салтыковы. А с Костромы были в Свияжском. И от государя грамоты посланы на Кострому.
Список з грамоты от царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии на Кострому князю Михаилу Федоровичу Гвоздеву, да Дмитрею, да Данилу Борисовичам Салтыковым:
"Приехали, есте, на Кострому сентября в 26 день. И того месяца преставилось на Костроме семьдесят три человека до двадцать осьмого числа. А того, есте, к нам пе отписали подлинно: на Костроме ли, на посаде, или в Костромском уезде; и какою болезнью умерли — знаменем ли или без знамени (есть ли внешние признаки чумы. — Д. Л.). А ты, князь Михайло, почему к нам о поветрии не пишешь?! И послан ты на Кострому беречь для поветрея наперед Дмитрея и Данила Салтыковых. И ты для которово нашего дела послан, а ты забываешь, большая бражничаешь, и ты то воруешь! И как к вам ся наша грамота придет, и вы б отписали подлинно, на борзе: уж ли на Костроме, на посаде и в уезде от поветрея тишеет, и сколь давно, и с которова дни перестало тишеть? А буде от поветрея не тишеять, и вы б однолично поветреныя места велели крепить засеками и сторожами частыми, по первому нашему указу. И сами бы, естя, обереглись того накрепко, чтобы из поветреных мест в пеповетреные места не издили нихто, никаков человек, никоторыми делы. Чтоб вам однолично из поветреных мест на здоровые места поветрея не навезти — розни бы у вас в пашем деле однолично не было ни которые. А будет в вашем небрежении и рознью ис поветреных мест на здоровые места нанесет поветрия, и вам быть от нас самим сожжеными.
