Книжники XVI в. решили защитить от обвинений в бездействии, выдвинутых в «Слове», еще одного князя, который так же, как и Всеволод, в действительности не имел к этому событию никакого отношения ы только по воле автора «Слова» оказался вместе со Всеволодом в числе князей, очерченных широким кругом авторского к ним обращения.
Цитированный выше рассказ о том, как Всеволод ходил выручать Ольговичей, продолжен таким образом: «…князь же Романь Мстиславичь Галичьский, внук Изяславль, правнук Мстислава Владимировича Маномаша, взя вежи половецькия и множеству плена християнского возврати».
На вопрос — почему из трех «больших» князей, к которым обращался автор «Слова», в «Степенной книге» дано отпущение «греха» только Роману и Всеволоду, а Ярослав Осмомысл не упомянут — ответ дан в самом тексте: Роман потомок Мономаха. К тому же он родственник Всеволода по жене.
Отношение между «Словом о полку Игореве» и легендой о Всеволоде такое же, как между голосом и эхом. Второе не может возникнуть само по себе — оно отголосок первого, но отголосок искаженный.
Поход Игоря Святославича на половцев в 1185 г. относится к числу тех военно-исторических событий, громкая слава которых создана не мечом, а пером.
Таких походов перечислено в русских летописях не одна сотня. «Частный факт военной неудачи» — вот что такое, по справедливому выражению Н. К. Гудзия, поход Игоря в степь. И тем не менее в истории Древней Руси не много таких военных событий, к которым в течение веков было бы приковано столько пытливого внимания, сколько к незначительному походу Игоря. Такова сила художественного слова, «свивающего славу».
Автор «Слова» был первым, кто в описании данных событий поднялся до понимания общерусских задач и интересов.
Важно подчеркнуть, что придание походу Игоря значения центрального события русской жизни и установление связи между этим походом и именами таких русских князей, как Всеволод Суздальский, Роман Волынский или Ярослав Осмомысл, является результатом индивидуального творческого акта художника — автора «Слова о полку Игореве», существует только в рамках его произведения и только для тех, кто его читал.
Официальные книжники XVI в. признали силу «Слова о полку Игореве» самим фактом того, что в выборе материала для своего построения пошли не за действительностью и документами, а за автором «Слова», выбравшим поход Игоря основой своего повествования. Не считая возможным пройти мимо «Слова», они выступили против изображения его автором трех весьма значительных героев. Если он гиперболизировал роль Святослава Киевского в происходивших событиях, то они ее вовсе зачеркнули. Если он с укоризной в бездействии обращался к Всеволоду и Роману, то они сочинили версию об их решающем участии в событиях.
«Слово о полку Игореве» не только в этих пунктах, но и в целом должно было прийтись не по душе составителям «Степенной книги». Оно наиболее ярко из всех памятников древности запечатлело картину разобщения и междоусобиц, которую сочинители «Степенной книги» старались скрыть и заменить картиной единодержавия. Оно возмущало их своим пренебрежительным отношением к Владимиру Мономаху, родоначальнику царствующего над ними дома.
Сказанное позволяет сделать вывод: появление в официальном памятнике XVI в. вымышленного рассказа об исторических событиях XII в., являющегося прямой контрверсией «Слову о полку Игореве», рассказа совершенно непонятного и немыслимого независимо от этого памятника, доказывает, что «Слово о полку Игореве» было хорошо известно составителям «Степенной книги».
Этим, кстати сказать, еще раз доказывается несостоятельность точки зрения о том, что «Слово» — подделка XVIII в.
