– Видишь Степа, люди здесь нормальной человеческой жизнью живут. Старуха вон крестится, Фадеиха, помнишь, в том конце, наверху дом у их. Где ты еще во всем нашем сибирском войске такую мирную жизнь встретишь сейчас? Идет, никого не боится, внучку, вон, ругает. Ей уже шестьдесят пять лет, а кофту на груди распирает, ей еще мужика надо. А девчонка какая, на месте стоять не может, того и гляди в пляс пустится, жизни-то в ней сколько, и тоже ничего не боится. А почему? Да потому что не ограблены, не опозорены, не ссильничаны, сытые обе, и мужики их на месте, и старик и сын, отец девчонки. И парень ее пока еще не мобилизован куда-нибудь на Урал или в дивизию вашу, каждый вечер, поди, ее целует да тискает… Вот я и хочу, чтобы в станице нашей было больше таких бабок, баб и девок, и поменьше одиноких вдов, которые плачут да горюют, – вроде бы настоятельно, но в то же время и невесело высказал свою позицию Тихон Никитич.
– Да, мне твоя линия давно уже ясная, Никитич. Только сам посуди, времена-то какие. Ведь в следующий раз Борис Владимирыч не меня, а карательный отряд пришлет, чтобы сразу же и мобилизацию по всей форме провести. Они тут порядок наведут, я то знаю, как это делается. Давай-ка Тихон Никитич лучше покумекаем, как не довести до этого, – Степан откинулся на спинку стула, достал кисет и стал скручивать цигарку.
– Давай, – подумав, тяжело вздохнул и согласился Тихон Никитич.
– Первым делом питерских всех надо заарестовать… Пойми, Никитич, если этого не сделать, атаман точно отряд пришлет. В том отряде Васька Арапов служит, и остальные такие же, ему под стать. Сам подумай, что здесь оне творить будут, им все одно, свои ли, чужие ли. Они тут и мобилизацию проведут и реквизицию. А Арапов, ты же помнишь, и раньше то варнак варнаком был, а сейчас вообще осатанел, такие непотребства творит. Даже если те каратели в станице никого не тронут, то в деревнях точно уж душу отведут, и плетьми всех перепорят, и баб с девками посильничают. И все, весь этот твой мир и благодать треснет как арбуз переспелый, мужики-новоселы после этого точно все в партизаны подадутся, и тут будет как везде, как на Бийской линии, где все станицы и поселки посожжены. А за коммунаров этих, никто из мужиков не ворохнется, чужаки, будто и не было их вовсе. Зато ты сразу перед всеми оправдаешься, и перед нашим атаманом и перед отделом. Ну и я, получится, не в пустую сюда съездил…
В один из августовских вечеров 1919 года, неспешно шлепая по воде колесами, пароход, следовавший из Семипалатинска, причалил к Верхней пристани Усть-Каменогорска. Среди прочих пассажиров, где преобладали военные, сошла и женщина средних лет с осунувшимся усталым лицом и котомкой за плечами. Рядом с ней топтались двое детей, мальчик лет восьми-девяти и девочка постарше. На их худых нездорового вида лицах также лежали, как печать усталости от долгой дороги, так и признаки продолжительного недоедания. К пассажирке подошел дежуривший на пристани казак.
– По какой надобности и к кому приехали? – сурово вопрошал блюститель здешнего порядка, подозрительно оглядывая женщину с детьми.
– Я жена, а это дети Павла Петровича Бахметьева. Он здесь служит агентом в страховой канторе…
Нелегко далась дорога Валентине Андреевне, еще тяжелее перенесли ее дети. Целых полтора месяца на случайном транспорте, а то и пешком путешествовали они от Екатеринбурга. Валентина, как только узнала, где осел муж и что там нет голода, так почти сразу снялась с детьми с обжитого места, где над ними домокловым мечом висели угрозы, либо умереть голодной смертью, либо попасть в колчаковскую контрразведку, как семья большевика… И вот, наконец, долгожданная встреча. Павел Петрович был и рад и обеспокоен приездом семьи. Да, здесь они рядом с ним и сыты. С другой стороны на главном фронте идет мощное наступление Красной Армии против Колчака, вот-вот белых выбьют с Урала и боевые действия переместятся в Сибирь. В таком случае лично ему и дальше проявлять пассивность становилось небезопасно. Это означало, что ему теперь придется чаще отлучаться, ездить по уезду, напоминать о своем существовании, как руководителю подпольного большевистского центра. И главное, становилось очевидным, что больше нельзя медлить с организацией действенного партизанского движения, надо брать «под уздцы» все эти мелкие самодеятельные и никому не подчиняющиеся отрядики, болтающиеся в горах и тайге, объединить в один крупный, под крепким большевистским руководством. Так, что семья приехала не совсем ко времени.
