Это потом уже, спустя несколько лет, потихонечку начала всплывать пикантная правда о буржуйской выпивке и закуске. Помню, мама моего университетского приятеля, Лёхи, как-то вечером смотрела телик. Сериал закончился, и началась авторская телепрограмма «Записки путешественника», в которой приводили забавные факты из заграничного уклада жизни. В этих «Записках» Лёхина мама впервые и услышала кое-что про «Рояль». А точнее – увидела на экране знакомую бутылку, которая красовалась на прилавке… промтоварной лавки! Оказывается, жители Амстердама, Гааги и Эйндховена использовали горючий «Рояль» для разжигания дров и угля в каминах и мангалах. Ну и хохотала же Лёхина мама! У нас, видите ли, он в продуктовых ларьках и в комка́х (комиссионных магазинах) выставлен, а там… ох!
Заметим, в отличие от мамы, Лёхе было совсем не смешно. Как не смешно было и всем нам – его друзьям, когда он поведал эту отвратительную подробность. У нас вообще весь курс в универе, включая доцентов, профессоров и заведующих кафедрами, на этом «Рояле» сидел. По клавишам бил. Ввиду его исключительной дешевизны. Такая вот у нас светилась барная витрина…
***
Столовая и кафе не пустовали. В расположенном невдалеке автобусном парке работали до полутора тысяч сотрудников – водителей, слесарей, кондукторов, инженеров, конторских работников. Война войной, а обед по расписанию. Собравшись в компании по три – пять человек, рабочие автобазы были нашими постоянными клиентами. Кафе вообще оказалось чуть ли не единственным заведением, куда могла податься молодёжь близлежащего посёлка, подрыгать ногами и попить пивка с солёными орешками.
Потихонечку выбираясь из экономического кризиса, автопарк делал свои первые самостоятельные шаги. Бухгалтерия восстанавливала отчётность и порядок выплат. Отдел кадров ответственно подбирал специалистов. Плановая служба определяла первостепенные задачи и цели. Отдел эксплуатации щадяще использовал рабочую силу и транспорт. Слесари в ремзоне оперативно и основательно ремонтировали вышедшую со строя автотехнику. Руководили автопарком толковые хозяйственники, обладающие стальной административной закалкой. Парк возрождался, незаметно перестраивался на капиталистические рельсы, а вместе с ним мужала и наша столовая.
С такими соседями жилось нам совсем неплохо. В обед мы кормили рабочих парка, а вечером к нам наведывались посетители рангом повыше – начальники автоколонн, руководители отделов, бухгалтерия либо заезжие посетители – бизнесмены средней руки, рыночные торгаши, местные бандиты. Бывало, займут они шумной компанией отдельную кабинку или даже две, а тут и девчонки с микрорайона подтянутся – потанцевать, посплетничать, с симпатичными пацанами пококетничать. Глядишь – и познакомились! Посетителям хорошо, нам тоже ничего. Выручка. А тут ещё и шампанское, пенно играя, пробочкой бабахнет! Не успеют разлить игристое по бокалам, в кафетерии запахнут глиняные горшочки с картошкой, курятиной, сыром и грибами. Покупайте, недорого ведь, вкусно! А если ещё у нас гуляли щедрые водители-дальнобойщики, или, как мы их называли – «икарусники», тогда вообще реки спиртного выходили из шоколадно-конфетных берегов!
Это была категория водителей, особо приближенных к нашему бару. Белые брючки, свежие кремовые рубашки, чёрные остроносые туфли, дорогие наручные часы, тугой бумажник, зеркальные капли солнцезащитных очков – таков крутой образ «икарусника» бурных постсоветских 90-х. «Икарусники» не тратили своих сил на пыльные городские маршруты. Работы много, головной боли тоже с горкой, отдачи мало. Оседлав новенькие венгерские лайнеры с бордовыми занавесками и телевизорами внутри, подмазав начальников автоколонн и отдел эксплуатации, «икарусники» выезжали на богатый дальнобойный промысел. Львов, Киев, Москва, Таганрог, Ростов-на-Дону, Чернигов, Тула, Тамбов. Дальнобой ведь, сами понимаете, это неучтённые пассажиры и билеты не по пять копеек. На фига им все эти заморочки «уважаемые пассажиры, компостируем проездные талоны, следующая остановка площадь Ленина»?!
«Икарусники» считались элитой водительской автопарковской братии. Таких водителей мы знали не только в лицо, но и по фамилии, имени-отчеству, и даже по прозвищу. Знали мы о них всё, вплоть до интимных подробностей – кто как живёт, с кем спит, что ест и какой водке предпочтение выражает. Что делать! Капитализм входил в страну твёрдой размашистой поступью и резиново-елейное «чего желаити-и-и?» становилось всё более актуальным. Искренние улыбки, подобострастные комплименты, восклицания «о-о-о, какие люди!» теперь были частью нашей работы, инструментом, вынужденным соблюдением некоего протокола Системы, но никак не лицемерием. Хотя… а что тогда называется лицемерием?
