Всякая дальняя дорога тягостна и грустна — как болезнь, как старость, как позиционная война. Уже через несколько часов однообразной тряски тело устаёт, а конечная цель начинает представляться практически столь же недостижимой, как Луна, герцогский титул или звёзды над Хрустальными островами, про которые ей рассказывала Бабет. При воспоминании о мадемуазель, от мысли, что незаслуженно обидела свою самую верную подругу, при этой мысли сами собой навернулись слёзы.
— Распусти тут ещё нюни! — слабым голосом отозвалась мать. — Сначала она, видите ли, напивается, потом сопли распускает...
В диалог с матерью, а уж тем более в спор вступать не было никаких сил. Софи выпростала из крошечной муфты порядком уже закоченевшие руки, фалангой указательного пальца промокнула глаза... Насколько замечательно чувствовала она себя в королевском дворце, настолько же паршиво было ей сейчас. И особенно угнетала её мысль о том, что никакие уговоры, просьбы, мольбы не в состоянии остановить эту раз навсегда пущенную машину Большой Политики, влекущую её к русской границе. Отсрочить бы эту поездку хоть на год, или на пару месяцев, или хотя бы на сутки. Боже... Этим русским, скорее всего, наплевать, приедет она днём раньше, днём позже — да и приедет ли вообще. В случае чего, найдут себе другую кандидатуру, мало ли крошечных княжеств разбросано по Европе. И почему это судьбе было угодно ткнуть перстом именно в тихий, никому не делавший ничего плохого Цербст?
Иоганна-Елизавета сидела скучным кулём, не находила повода для вымещения своего нехорошего состояния и оттого мрачнела ещё больше. Эпизодически она вытаскивала из жаркого мехового тепла руки, то одну, то другую, изучала безукоризненно обработанные ногти и как бы невзначай, лёгким движением, прикасалась кончиками пальцев к губам. Вид у новоявленной графини Рейнбек (придумал же Брюммер имечко!) был ужасающим: круги под глазами, жёваное лицо, воспалённая розоватость на крыльях носа. Возраст, он возраст и есть, как ни говори...
Вчерашние переговоры с его императорским величеством оставили по себе досаду и некоторую даже обиду. И ведь началась приватная их беседа вполне, что называется, в доверительном тоне, Фридрих внимательно слушал и несколько раз бегло касался её руки. Был даже один такой момент, когда Иоганне-Елизавете показалось... Впрочем, теперь это уже не имело никакого значения. Очевидно, разговоры о мужской слабости кайзера имеют-таки под собой определённые основания. Тем более обидным показался принцессе антураж начала их беседы. Будучи привержена максималистскому отношению к встречам тет-а-тет, Иоганна придерживалась той точки зрения, что либо мужчина оказывается состоятельным именно с мужских позиций, либо вовсе не следует заигрывать с чужими жёнами. А когда настраивают на одно, а получается затем совершенно иное, бывает весьма обидно.
Фридрих же, судя по всему, придерживался совершенно иной точки зрения.
Да, но как он задвигался, как заинтересовался, едва только появилась Софи! Вот уж принцесса никогда бы не подумала, что сопливая девчонка способна у царственной особы вызвать какие-то чувства. Неожиданный успех дочери потряс Иоганну-Елизавету не на шутку, тем более что пришёлся на редкостный неуспех самой принцессы. Мужчины все как с цепи сорвались. Ладно бы весна была на дворе, так ведь нет же! А на Иоганну даже внимания не обращали, словно она какая старуха дряхлая.
Проделав, по своему обыкновению, окошечко в запотевшем стекле кареты, Софи наблюдала окрестности, вызывая у матери чем дальше, тем всё более отчётливое желание отвесить паршивке хорошую оплеуху, с помощью которой рассчитывала сквитаться за вчерашнее публичное унижение. Хороша, нечего сказать, была доченька! Сумела так перетянуть внимание всего стола, как будто и вправду ради неё одной устроен этот ужин, бал, ради неё император созвал лучших мужчин Берлина.
Даже тот факт, что Фридрих впервые с момента их знакомства поверил Иоганне-Елизавете некоторые свои политические соображения и даже дал задание по возможности усилить германскую партию при русском дворе, что фактически уравнивало принцессу с крупнейшими дипломатами, — даже это не радовало её. Но как тянется рука дать этой дряни приличную штеттинскую оплеуху!
