— Чему так улыбаешься? — поинтересовался выбравшийся из дрёмы Христиан-Август, привычным жестом выуживая золотую луковицу массивных часов.
— А не глотнуть ли нам? — вопросом на вопрос ответил Больхаген.
На самых подступах к Цербсту, открыв дверцу и напуская в карету ветряного холода, Больхаген откровенно любовался густым еловым частоколом, за верхушками которого проступала в мглистом вечернем воздухе оконечность замка, по виду — так вполне средневекового. И сами собой умасливались глаза, голова кружилась от тайных желаний. И суть даже не в том, что на старости лет Больхаген всерьёз намеревался создать миниатюрную армию и с кем-нибудь учинить войну. Само по себе сознание нового статуса Христиана-Августа, сам по себе вид островерхой воинственной кровли в окружении заснеженного леса оказывался приятен в такой же приблизительно степени, как неграмотному папаше приятен вид склонённого над прописями отпрыска.
Закончилась громада леса — и предстал взору Больхагена тутошний замок; предстал и — разочаровал, причём не в последнюю очередь виной тому были тусклый вечер и лениво толкавший перед собой позёмку ветер. Всё оказалось куда скромнее и невзрачнее, чем ожидалось. Ограда с выбитыми кое-где металлическими прутьями напоминала щербатый рот. Утоптанная дорожка к подъезду. В основании дорожки, на линии внешней ограды, располагалась компактная арка, увенчанная какими-то непонятными фигурами. Двухэтажный замок был зажат плоскими, грубой кладки, флигелями. Неяркий свет был виден в вестибюле и двух соседних окнах. Некоторое подобие мерцания заметил Больхаген в оконце домовой церкви, втиснутой в середину здания. «Сейчас в колокол бухнут», — с неудовольствием подумал Больхаген. И попал пальцем в небо.
Не дожидаясь полной остановки, Больхаген выпрыгнул на ходу из кареты, дыхнул в кулак. Он давно взял за правило не торопиться с высказыванием вслух первых пришедших мыслей, не упреждать события. Следом, привычно ссутулившись (к чему приучил высокий рост и традиционные для Германии низкие притолоки), вышел из кареты Христиан-Август, поправил на плечах незастёгнутую шинель, потянул носом воздух.
— Хорошо-то как здесь... — мечтательно произнёс принц.
Из другой кареты к нему спешили Фике и Вилли, возбуждённые, радостные.
— Папочка! — от нахлынувших чувств крикнул Вилли. — Папочка, мы там белку заметили!
— Белку? — переспросил Христиан-Август.
При звуке открывшейся замковой двери Больхаген обернулся и увидел, как на порожец с непокрытой головой, в тёплых домашних штанах и какой-то слишком женской по виду кофте вышел улыбающийся двойник принца. Брат.
