Начала любви - страница 5

Шрифт

Интервал

старшему брату Иоганну-Людвигу, между ними существовала редкостная близость. Старший брат в своих ответных письмах был снисходителен — как всякий холостяк, знающий о женщинах понаслышке, по книгам и по собственным редким любовницам, склонен был всякий скупо сообщаемый ему младшим братом факт делить на десять или на сто — и получалось, что жизнь у Христиана-Августа в так называемом личном плане вполне ординарная, чтобы не сказать — терпимая. Прошедшие через эпистолярную корявость Христиана, преломлённые вдобавок через благодушие Иоганна, грубости молодой принцессы неизбежно превращались в курьёзы, распутство — в лёгкий флирт, жадность — в скупость etc. «Помни, пожалуйста, о том, что прожила она в два с лишним раза меньше твоего, — писал старший брат. — И потому будь с ней максимально тактичен, будь снисходителен, терпелив и мудр, как и подобает мужчине. Не считай зазорным лишний раз извиниться, пусть даже в каких-то конкретных обстоятельствах она и не права. Вообще не страшись изредка унижаться: во-первых, это может благотворно повлиять на семейные отношения, а во-вторых, всегда помни о том, что, как бы ни унизился, ниже бабы всё равно не будешь. Пускай же твоим девизом на ближайшие несколько лет сделается терпение. А дар терпения у тебя от Бога. Казалось бы, уж сколько пришлось тебе вынести от Софии, недостойной называться нашей сестрой, — а ведь с Божьей помощью вынес, вынес же! Так и здесь. Будь же терпелив по отношению к супруге, которой я передаю свои наилучшие пожелания, а также несколько прилагаемых забавных игрушек, присланных мне откуда-то с Востока. В дырочку нужно подуть — объясни ей сам, — тогда из этих глиняных петухов вылетает приятный свист. Мне рассказывали, славянские ребятишки любят так развлекаться. И превыше всего прошу тебя не падать духом, ещё раз призываю к терпению, любезный брат мой и друг...»

Христиан-Август вовсе не прочь был перетерпеть, только со временем у них с женой получалось всё как-то менее и менее складно. Постепенно у Иоганны-Елизаветы само собой исчезло даже домашнее имя: такая, казалось бы, мелочь, а вот поди ж ты... И речь вовсе даже не об уменьшительных именах, не о слюнявых производных (принц не был приверженцем голубиного воркования в постели), но именно о домашнем имени. Причём сначала у жены такое имя как раз таки было, и лишь впоследствии его не стало. И Христиан-Август, поначалу несколько даже подивившись такому обстоятельству, вскоре взял за правило, обращаясь к супруге, употреблять архаичные формулировки, не требующие после себя именного довеска. Да и мнимая сослагательность расплодилась; Боже праведный, этой сослагательности памятник бы поставить — так выручала она принца, почти что счастливого во всех других отношениях. Едва выходил из дома, так почти тотчас же делался счастливым.

Собственно говоря, он и не подозревал, что существуют такие женщины. Слывшая в их семье грубой, сестра София-Кристина против Иоганны казалась вполне сносной, разве что самую малость невоздержанной на язык.

Поначалу Христиан-Август сам был склонен отыскивать объяснения, мягко говоря, необычному поведению жены: ну, физиологические там особенности, тяжёлое детство, недостаток внимания, статус многолетней приживалки в богатом брауншвейгском дворце своей тётки.

После чужих, но всё-таки богатых интерьеров брауншвейгского дома арендованные комнаты на центральной штеттинской Domstrasse[4] должны были казаться Иоганне-Елизавете не просто скромными, но жалкими. Впрочем, оно и понятно. К тому же положение жильцов обязывало их практически постоянно общаться с этим болтливым, толстым, женоподобным фон Ашерслебеном, этим дураком с нарочито вежливыми интонациями и ласковым взглядом закоренелого бабника. Особенно поначалу он так и норовил в отсутствие Христиана-Августа под тем или иным предлогом заглянуть на огонёк. Удобно ли устроились молодые? А вид из окна — не правда ли...

Правда, всё правда: устроились прилично, обстановка обворожительна, заоконный вид выше всяких похвал. «Ну, вот и отличненько. А если вдруг вам что-нибудь понадобится...» — на этих недопроизнесённых фразах он и распахивал спиной дверь, на прощание облапав взглядом молоденькую женщину.