Пивная? Час от часу не легче! Какое отношение имеет к подобному заведению герр Ритмейер?
На стеклянной двери пивной был нарисован толстенный немец с поднятой кружкой. Сама пивная была без затей, с простыми столами и табуретками. У стойки, в окружении бочонков и насосов, стоял хозяин, удивительно похожий на толстяка, нарисованного на дверях.
«… Робко спрашиваю господина Ритмейера, предчувствуя, что опять что-то не то. Трактирщик отвечает: «Это я». Совершенно убитая, я лепечу: «Нет, это мой муж!»
Так, много лет спустя, описывала Надежда Константиновна эту сцену, но тогда ей было не до смеха.
Во время объяснения с хозяином из дверей за стойкою вышла фрау Ритмейер, прислушалась к сбивчивому разговору и уверенно сказала:
— Я знаю, в чем тут дело! Это жена герра Мейера! Он ждет жену из Сибири!
Надо было обрадоваться, но Надежда Константиновна не решалась. Сейчас ей сообщат, что герр Мейер живет в другом городе или в другом государстве…
— Он тут близко! — сказала фрау Ритмейер. — Я вас провожу.
По дороге она объяснила своей спутнице, что хотя ее муж и содержит пивную, но по убеждениям он социал-демократ и сочувствует русским революционерам. Герр Мейер скрывается у него на квартире, живет без прописки, а почта его отправляется от имени Ритмейера.
«Но как же он ничего мне не сообщил? — в сотый раз спрашивала себя Надежда Константиновна, идя с ней рядом. — Как могло это случиться?»
Пришли на задний двор, поднялись по невзрачной лестнице. Только бы оказался дома герр Мейер, только бы застать его!
Но полоса невезения, как видно, уже закончилась. Герр Мейер был дома. Чтобы не мешать встрече, фрау Ритмейер тактично удалилась.
— Вот так история с географией! — восклицал Владимир Ильич, слушая Надежду Константиновну. — Но ведь я же послал книгу с шифровкой по твоему «верному адресу». Там все было написано… Значит, не доставили?! Потеряли в дороге или еще что-нибудь! Какое это все-таки преступление!.. Эх, добраться бы до этих почтовых разгильдяев!
И много еще нелестных слов и недобрых пожеланий выслушали бы работники почтового ведомства, довелись им присутствовать при этом разговоре.
* * *
Позднее неоспоримо выяснилось, что почта была тут ни при чем: бандероль с книгой вовремя доставили в Уфу и вручили по назначению.
Полистав полученную книгу, «верный адрес» решил немножечко задержать ее, чтобы прочесть, да так и не отдал.
Зачитал.
В комнате у Надежды Константиновны, на ее письменном столе, всегда лежала наготове пачка цветных открыток. Были там и звери, и цветы, и пейзажи. «Это для переписки с пионерами, моими милыми друзьями-приятелями», — объясняла она.
Пионеры были нередкими гостями в Наркомпросе. Однажды сюда прибыла пионерская делегация с Урала. Беседа с Надеждой Константиновной была горячей и откровенной. Кто-то из ребят сказал, между прочим, что у них в школе есть любители зачитывать книги. Берут из библиотеки, берут у товарищей, а возвращать не считают нужным. Бывает, требуется книга позарез, а ее нет…
— Да, к несчастью, такие любители есть и среди нас, взрослых, — сказала Надежда Константиновна. — Много вреда они приносят. Владимир Ильич всегда с негодованием говорил о подобных лицах. Сам он был образцом аккуратности. Библиотекаршу в Кремле он предупредил, чтобы она без стеснения указывала ему, если он не возвращает книгу в указанный срок, хотя таких случаев с ним не бывало. Если книга требовалась ему еще на несколько дней, он обращался с просьбой о продлении.
Нам пришлось не раз столкнуться с этим ужасным обыкновением — зачитывать книги, и всегда это приносило большие огорчения. Когда мы жили в эмиграции, один товарищ попросил у Владимира Ильича статистический сборник на несколько дней. Взял — и больше не показывался. У Владимира Ильича срывалась работа, он потратил немало времени на розыск исчезнувшего товарища, даже вывешивал объявления с просьбой вернуть книгу. А в другой раз вышло еще хуже…
И Надежда Константиновна вкратце рассказала своим слушателям «историю с географией».
— Как это ни странно, — заключила она свой рассказ, — но эти самые личности, которые присваивают чужие книги, продолжают считать себя вполне честными и порядочными и со спокойной совестью глядят в глаза окружающим. А между тем в разговоре о таких людях слово «совесть» надо произносить с большой осторожностью, потому что совести им как раз и не хватает…