Блисс усмехнулась:
– Ты меня осуждаешь или, наоборот, это комплимент? Или и то и другое одновременно?
– Восторгаюсь! Ты единственная женщина, которой все к лицу. – Он окинул ее взглядом. – Но пожалуй, в белом шелке смотришься лучше всего.
Блисс купила это платье, чтобы надеть его на благотворительный вечер, но не смогла пойти, потому что сестрички Кроу подхватили грипп и ей пришлось ухаживать за ними и за Бобби.
– Мне нравится, что ты носишь очки.
Блисс поправила очки указательным пальцем.
– Зрение так просто не исправишь.
– Я в том смысле, что очки лучше контактных линз. Они тебе идут. Ты похожа на экзотическую, невероятно умную птицу в белом шелковом оперении.
– На птицу? – Блисс сморщила носик. – Ну спасибо…
– Я никогда не говорил, какое восхитительное у тебя тело?
Блисс покраснела.
– Говорил. Совсем недавно, если память мне не изменяет.
– Да. Верно. И мне кажется, что платье оставляет его слишком… открытым. Для посторонних. Нельзя ли его немного прикрыть сверху?
Она с удивлением посмотрела на него. Потом, опустив глаза, осмотрела лиф платья с тонкими бретельками. Длинный, полупрозрачный шарф из белого шелка, который она небрежно накинула на плечи, нисколько не скрывал глубокий вырез на груди.
– Надеюсь, ты шутишь?
– Конечно. Мне нравится, когда все другие мужчины сгорают от зависти. Ты без лифчика?
– Себастьян…
– Прошу прощения. – Он усмехнулся. – Дело в том, что я очень наблюдательный человек. Это одно из моих преимуществ. Я смотрю – и все вижу. Мне нравятся лилии на шарфе. Нравятся серебристые крапинки на твоих чулках, от кончиков пальцев и до самого верха.
– Ну ладно… – Блисс покачала головой. – Согласна, ты очень наблюдательный.
– Надеюсь, ты не слишком много заплатила за этот наряд?
Странные вопросы он задает сегодня.
– Я тебя не понимаю…
– Сверху нет ничего, снизу – тоже. У тебя и руки, и ноги, и… Ну хорошо, не буду все перечислять, а то ты меня ударишь.
Они миновали окраины Сиэтла и оказались в деловой части города. Бетонные и стеклянные ущелья поглотили серый «тандерберд». Себастьян остановился у светофора, проехал немного вперед и повернул с Четвертой авеню налево, на Джексон-стрит.
– Я хочу вернуть тебя, Блисс.
Она задержала дыхание и почувствовала, как пульсирует кровь в висках.
– Чего бы мне это ни стоило, я добьюсь своего.
Блисс похолодела.
– Скажи что-нибудь.
– Я не знаю, что сказать, – пробормотала она.
– Скажи, что тебе тоже этого хочется. Скажи, что мы никогда и никому не позволим снова разлучить нас.
Люди на площади, казалось, утратили очертания – Блисс видела лишь бесформенные пятна, все расплывалось у нее перед глазами.
– Зачем бороться с этим? Только не говори, что ты не почувствовала того же, что чувствовал я в эти последние дни.
– Я не знаю, что ты чувствовал.
Он поднес к губам ее руку. Потом накрыл ее своей и положил на рычаг. Правый поворот – и они выскочили на Первую авеню, сосредоточение клубов, выплевывающих на тротуары толпы посетителей.
Блисс посмотрела на свою плененную руку.
– Именно это я и чувствую, – сказал Себастьян. – Мне кажется, что я… как бы растворился в тебе. И мне теперь безразлично, где я, где ты, потому что мы с тобой – одно целое.
Блисс откинула голову на подголовник.
– Скажи, что ты почувствовала в тот день, когда я появился в твоем доме?
– Будто меня ударили… вот сюда, – проговорила Блисс и прижала правую руку к животу. – Я чуть не задохнулась.
– И я тоже. Ты изменилась – и вместе с тем осталась такой же. Такое возможно?
– Да, пожалуй.
– Словно картина, которую я хорошо запомнил, только на ней появились новые штрихи.
– Да. Я сама никак не могла поверить.
Стекла в салоне «тандерберда» были подняты, но блюзовые стенания тромбона, доносившиеся из бара, проникали даже сквозь стекла. Когда они подъехали к дому, дурные предчувствия вконец измучили Блисс.
– Мы должны выпустить свои чувства на волю, – сказал Себастьян. Он остановился у бордюра. – Давай зайдем ненадолго, а потом исчезнем. Я бы вообще туда не пошел, но меня ждут.
– Ты слишком торопишься, Себастьян. Не спеши.
Он заглушил мотор и положил ключи в карман.
– Хорошо. – Себастьян провел пальцем по ее руке, от плеча до запястья. – Хорошо. Извини. Я так хочу тебя… что мне даже страшно. Боюсь, что опять потеряю тебя, что ты выскользнешь и исчезнешь, если я тебя не привяжу к себе крепко-крепко.
