— Надо выбираться.
Мотор снова ожил, и Мередит от радости чуть не расплакалась. Хит совершенно прав: надо уносить ноги. Пассажиры седана могли вот-вот появиться вместе с изрыгающим огонь автоматом.
Хит включил первую передачу и надавил на газ. Салон джипа наполнил свистящий звук.
— Черт побери!
— Мамочка! Мамочка! — снова разревелась Сэмми.
— Все в порядке, милая, — успокаивала дочь Мередит, не в силах отвести взгляд от лица шерифа.
— Правое заднее колесо в канаве. Мы сели на мосты, — объяснил он.
— Нам не выехать?
Хит наклонился вперед, дернул более короткий из двух рычажков на полу и снова нажал на газ. Мередит не понимала, что он делал, но сердце так билось, что не было сил спросить. Теперь к свистящему звуку сзади добавился шум от передних колес. И Мередит догадалась, что шериф включил передний мост. «Бронко» дернулся и сполз обратно, снова дернулся, опять накренился — и все.
Хит выключил фары, все приборы и рацию, из которой то и дело раздавались какие-то звуки. Потом нажал на кнопку, опустил заднее стекло и, распахнув дверцу, выскочил из машины.
— Ложитесь на пол, обе, — шепотом приказал он и бесшумно закрыл за собой дверцу.
Мередит свернулась на сиденье. И в боковое окно увидела его силуэт на фоне луны — он пробирался к задку машины. Она прищурилась, стараясь разглядеть его сквозь проволочную сетку.
— Хит? — Брякнул металл, раздалось ни с чем не сравнимое клацанье затвора и щелчок досылаемого в патронник патрона. — Хит, не надо! Не ходите! Они вас убьют!
— Заткнитесь, Мередит! — Приказ продрался сквозь ее истерику, как острый нож, и она всхлипнула. — Вы же не хотите, чтобы они явились на ваш крик? Или начали стрелять на голос? Лежите тихо и смотрите, чтобы Голиаф не вырвался.
Шериф растворился в темноте. Наступила жуткая тишина, Мередит слышала только стук своих зубов, видела в боковое окно задранные под необычным углом фары седана — видимо, машина врезалась в сосну. Трудно было сказать, насколько сильно поврежден седан и сколько уцелело людей после аварии.
Мередит серьезно обдумывала вопрос, не убежать ли ей с Сэмми. Если удастся углубиться в лес, может быть, люди Глена их не найдут. Но там так темно! В наручниках дочь нести не удастся, даже взять за руку, чтобы помочь бежать.
— Сэмми, дорогая, ложись на пол.
— Мама, — заплакала девочка, — я боюсь.
— Не надо, малышка. Хит все уладит, — уговаривала ее Мередит, сползая с сиденья на колени. — Видишь, я на полу. Будь послушной девочкой. Давай покажем Хиту, что мы умеем слушаться.
— Не хочу.
Внезапно тишину разорвали выстрелы, и такие громкие, раскатистые. Сэмми вскрикнула. Еще одна смертельная очередь, сотрясшая их джип. «Узи», машинально подумала Мередит. Такой же звук, как и у «узи» Дэна.
Голиаф кинулся на стекло, зарычал, оскалил клыки. Сэмми все еще оставалась на сиденье. Если не заставить ее лечь на пол, пуля может угодить в нее.
— Сэмми! — Мередит перегнулась на консоли, стараясь как можно ближе оказаться к дочери. — Сейчас же вниз! Ты меня слышишь?
Девочка хлюпала носом, плакала, но все же расстегнула ремень. А когда оказалась на полу, в темноте прогремел еще один выстрел. В бой вступило ружье крупного калибра.
— Ниже! Ниже! — уговаривала Мередит. — Прижмись плотнее. Вот так.
Голиаф тоже спрыгнул с сиденья и встал над своей любимицей. По его позе Мередит поняла, что пес скорее умрет, но никому не даст дотронуться до нее. Оставалось только молиться, чтобы до этого не дошло.
— Мамочка!
— Что, родная?
— Не уходи.
Мередит изо всех сил вжалась в консоль.
— Что ты, малышка, я здесь. Протяни руку и сможешь до меня дотронуться.
Сэмми изогнула ручонку и нащупала волосы матери.
— Будь со мной.
— Не волнуйся. Меня отсюда и дикие лошади не утащат.
Вечность. Теперь Мередит поняла значение этого слова. Вечность не имела никакого отношения к единицам времени, из которых вырастали столетия и складывались тысячелетия, простираясь в бесконечности. Вечность была ее состоянием, когда вдох занимал тысячу лет, шум выдоха рвал барабанные перепонки, а между ударами сердца проходило столетие.
Вечность — это пребывание в кромешном мраке, когда непрестанно звучат разрывы выстрелов и не знаешь, дотянешь ли до следующего биения сердца. Лежать рядом со своим ребенком и не видеть его, только ужасаться, почему он затих и как будто не дышит. До рези в глазах вглядываться в золотистые кудряшки: нет ли на них красных капелек крови. Вечность — это сознавать, что твоя жизнь, какой бы жалкой она сейчас ни казалась, в руках одного человека, который нырнул в темноту, чтобы сражаться за тебя с твоими врагами. Это представлять его себе, восстанавливать его образ в памяти, словно в вихре размытых цветных картинок из книги.
