— Не гневите аллаха, Хаджиусман-ака, здесь труднее, но безопасней… А гора скоро кончится. Разве вы никогда здесь не были?
— Все горы, на которых довелось мне побывать, невозможно запомнить, уважаемый.
И опять едут они друг за другом и молчат. Опять вздрагивают при каждом взлете кеклика. Вскрикивают при появлении змеи и бормочут заклинания.
И вдруг голубой простор, сверкающий и необъятный, как море, открылся странникам. «Наконец-то!»
Молча, точно по уговору, они расстелили лоскутья кошмы и стали молиться.
Помолившись, путники сели отдохнуть. Мадумар, свертывая кошму, покосился на Хаджиусмана и мотнул головой в сторону.
— Там его и забросали камнями, — сказал он, поправляя сбившуюся набок чалму. — Памятник… Кто знал, что он будет такой великий? Хамза, Хамза — везде сейчас есть Хамза. А тогда один был Хамза — безбожник!
— Не надо, уважаемый, — проговорил Хаджиусман с глухим раздражением в голосе. — Зачем?.. Вы лучше скажите, где мы будем искать Тимура? Или, может, пойдем прямо к нему, на мазар?
— О, сейчас он сидит там, — указал Мадумар вниз. — Чай пьет, плов кушает, сказки рассказывает. Этот старик умеет жить. А на мазаре чего высидишь? — И добавил: — Мадарип-ишана ждать разве не хотите?
— А вы уверены, что хальфа приведет его?
Мадумар, не ответив, поднялся и, порывшись в хурджуне, вернулся на свое место.
— Черствая, но все-таки лепешка. Покушайте, — сказал он и положил перед Хаджиусманом узелок с едой.
…Вечером хромого шейха нашли в чайхане. Старый Тимур внимательно приглядывался к гостю, точно хотел узнать в нем другого человека. А между тем гость был тот самый, с кем Тимур встречался когда-то у Курасадхана и в Чимионе, и в Вуадыле, и в тайном стане дервишей и духовников, замысливших расправу над Хамзой. Он не помнит, как тогда его называли, Хаджиусманом или как-нибудь иначе, но это он…
Странники опять ехали по запутанной козьей тропе, которая вела их в гору. В густых фиолетовых сумерках Тимур казался совсем маленьким. Теперь он молчал. Хаджиусман принес ему такую весть, что жизнь как-то сразу потускнела и потеряла для него смысл. Почему-то страшно было жаль себя. Чего ради он до сих пор сидел на мазаре святого Абубакира? Никогда еще он не подымался к мазару с чувством такой тяжелой тоски и горечи. Когда ишак остановился, он неуклюже слез с него и сказал:
— Слава аллаху, приехали…
Хаджиусман внимательно поглядел по сторонам.
— С вами никто не живет?
— Нет, уважаемый. Никого сюда не затащишь.
Старик долго возился с замком и тихо ворчал:
— Испортился, что ли…
— Не часто бываете. Ржавеет.
— Не от этого — замку столько же лет, сколько и мне, а может, и больше.
Наконец железная дверь заскрежетала на ржавых навесах и отворилась. Из черной утробы мазара подуло затхлым запахом прелого тряпья и сырости. Хаджиусман почувствовал, как тревожно застучало сердце. Дрожащими руками он вцепился в Тимура, прислушиваясь к странному шуму под куполом мазара.
— Что такое?
— Э-э, так всегда здесь гудит.
Над головами у них проносились летучие мыши. Где-то вверху, под каменным сводом, крикнула сова. Кто-то жалобно пискнул и в темноте вдруг засветились два зеленых огня. Хаджиусман еще крепче ухватился за Тимура.
— Не бойтесь, это кот… Ух ты, тварь несчастная! Пакостник, — заругался Тимур. — Сейчас я зажгу светильник. Сейчас…
Подрагивающий огонек керосиновой лампы медленно растворил темноту мазара.
— Закрыли ли вы дверь мазара, Тимур-ака? — спросил Хаджиусман.
— Нет, уважаемый, открытой она осталась. Пусть проветрится здесь.
— Напрасно. Закройте, пожалуйста.
Хаджиусман подошел к стене, ощупал ее. Ему казалось, что он теряет самообладание и вот-вот, не выдержав, упадет. Ему не приходилось бывать на этом мазаре раньше, но он знал, что под плитой надгробья лежат не кости святого — здесь похоронена тайна одного из самых жестоких басмачей… Он пришел за нею.
— Тимур-ака, помогите мне чуть-чуть, — сказал Хаджиусман, пробуя сдвинуть надгробье. Тимур вцепился в камень. Положил на плиту свою единственную руку и Мадумар.
— Взяли!..
Плита, сухо поскрипывая, отодвинулась.
— Еще разок! Еще! — командовал Хаджиусман. — Еще раз! Еще!..
