Началось невиданное: лов рыбы при свете полярного сияния, а нередко под треск зенитных пулеметов и разрывы авиабомб. От этого времени на «Кирове» остались проходящие через кают-компанию, стальные опоры, на которых некогда стояла одна из пушек, да мемориальная доска. Бронза надписи сообщала, что за годы войны «Киров» 200 суток провел в дозоре, 100 суток — в траловых операциях, 15 раз сопровождал транспорты в составе конвоев, неоднократно отражал воздушные атаки, уничтожил 20 мин.
Много судов поглотили холодные волны Баренца. Среди прочих погиб и «Персей» — первенец советского научного флота, разорванный бомбами у полуострова Рыбачий. А «Киров» снова оказался в числе удачливых — без пробоин дождался мирных дней. И, как бывало, вышел на промысел. В 1954 году на нем появилась еще одна мемориальная доска: «В социалистическом соревновании за высокие уловы рыбы экипаж достиг вылова 60 200 центнеров…» В 1963 году «кировцы» подняли на борт миллионный центнер рыбы.
Цифры относительны, они понятны лишь в сравнении. Когда я впервые узнал о миллионе, то долго подсчитывал на бумажке, сколько это, миллион центнеров. Сравнивал с мясом по содержанию белков: и в рыбе, и в мясе их одинаково — до двадцати процентов. Получалось, что сорок человек команды одного только траулера за тридцать лет промысла «пригнали» огромнейшее «стадо коров» численностью больше миллиона голов… Все мы любим космические цифры, хотя далеко не всегда осознаем их значение. Я представлял себе армаду новых судов, которые завалят магазины вкусной рыбой, дадут вдоволь кормовой муки сельскому хозяйству, а полям — горы ценных удобрений. «Бессчетны дары моря! Море — будущее человечества!» — восклицалось вслед за авторами запомнившихся газетных заметок.
Были дни, когда я ходил по Мурманску со счастливой улыбкой человека, нашедшего панацею от всех бед. Смотрел с высокого берега на лес мачт в рыбном порту, на стальные громады новых плавбаз, возле которых довоенные траулеры казались лодчонками, и радовался, как мальчишка, впервые увидевший корабль.
А потом как-то вдруг узнал, что Баренцево море, еще полвека назад казавшееся неисчерпаемым, теперь обеднело рыбой.
Согласитесь, читатель, очень не просто с мягких облаков оптимизма падать на камни сомнений. Но это падение всколыхнуло во мне что-то вроде любопытства исследователя. И я решил пойти с рыбаками, чтобы своими глазами поглядеть на «дары моря». Так попал на траулер, рекомендованный мне как самый прославленный…
— Точно, меньше стало рыбы, — в первый же день сказал мне капитан. — Прежде тонна за траление была редкостью, потому что каждый раз брали больше. А теперь тонна в трале — редкость по противоположной причине.
— Кто же в этом виноват?
— Море, наверное. Может, Гольфстрим похолодал, временами это случается, а может, выловили рыбу. Вон сколько нас на промысле.
На залитой солнцем морской глади повсюду темнели силуэты траулеров: наших, польских, английских, норвежских. Я принялся считать суда — их было около пятидесяти. Некоторые совсем близко, даже надписи читались на спасательных кругах. В такой толчее у капитана не о рыбных запасах думы, а о том, как бы не сцепиться тралами под водой.
Эти траулеры, которых временами становится то меньше, то больше, маячат по горизонту все четырнадцать дней.
— Зимой, когда темно, огней туг, что в городе, — говорил капитан.
— Этак можно всю рыбу выловить. Будет Баренцево море вроде нашей Москвы-реки — завалящего ерша не сыщешь.
— Море не река, — неуверенно отвечал Стрелков. — Однако кто знает. Ученые толкуют разное. Послушать одних — ловить не переловить. По словам других — поберечь бы надо.
— Годок-другой посидеть бы без рыбы, дать ей подрасти.
— Мы на диету, а они пусть ловят? Не пойдет. Не ловить, так чтобы всем…
Капитан извинился и ушел в радиорубку: начиналась очередная радиоперекличка. Там из рации уже слышались голоса. Будто соседи за чашкой чая делились новостями. Капитан подсел к столу, послушал немного, а потом сказал, глядя на подмигивание огоньков:
— Добрый вечер, товарищи! Двадцать девятый говорит. Работаем в квадрате 2103. За два с половиной часа две кошалки. Окунь идет. Взвешивали — шестьсот граммов. Хороший окунь…
