Налаженно и спокойно шли дела недели две. И вдруг заболел вандышский парень Егор Дорогин. Утром, когда весь табор проснулся и люди засобирались на работу, он остался лежать, стуча от озноба зубами. Малярия!
Ну чего ж? Скорей хины! Полез я в палатку, где лежали наши с Харитоновым мешки да кое-какие инструменты и аптечный ящичек. Открыл его, отодвинул крышечку «особого» отделения. Пусто! Хина пропала…
— Иван Андреевич! — позвал я Харитонова.
Тот быстро подошел, глянул и ахнул:
— Украли хину! А деньги?
Деньги были целы до последнего рубля и лежали в аптечке.
— Может, завалились порошки между другими лекарствами? Из ящика вынули все до пылинки. Безрезультатно. Как же быть! Объявить рабочим?
— Подождем, — решил Харитонов. — Нельзя всех будоражить и вора настораживать. Потолкуем с Рябининым.
Я объявил бедняге Егору громко, чтобы слышали все:
— Виноват я перед тобой. Хину забыл в Мысах у Михаила Васильевича. Потерпи день-другой. Авось лихорадка отпустит. А лучше не будет, пойдешь домой. Провожатых дадим.
Егорова напарника, молчуна, рыжебородого Семена Векшина, приняли третьим на рубку Фрол Осичев, чернявый, невысокий усач лет сорока (он был Векшину сродни), и Василий Парфенов, высоченный белобрысый восемнадцатилетний парень, Фролов зять. Все вандышские.
— Сегодня, ребята, — объявил мой помощник, — на пробы и на перечеты нам никого не надо. Пойдем с товарищем таксатором новую работу плановать. Визиры вам заданы. Найдете?
— Еще бы не найти! Сами вешки ставили!..
Рабочие пошли в одну сторону, мы с Харитоновым — в другую. Отошли немного, сели, выждали, чтобы все ушли и табор опустел, тогда вернулись. Рябинин мыл котлы в речке. Он не удивился, увидев нас. Догадывался. Сели мы втроем на берегу.
— Мы, Михаил Васильевич, народ баламутить не стали, а тебе откроем: хина украдена. Давай покумекаем, как быть, как искать пропажу.
Я предложил было обыскать все мешки. Но мои собеседники только усмехнулись да переглянулись: держи карман шире! Вор не дурак. Кроме своего мешка у него весь лес — есть, где спрятать. Разве вот обыскать всех при возвращении из лесу? Не бросит же вор свою добычу! Но больному Егору хина нужна сейчас, а не тогда, когда окончим работу в лесу. Порешили вечером устроить собрание. Не может быть, чтобы никто ничего не заметил, уж кого-нибудь подозревают!
После этого совещания мы с Харитоновым отправились в шестьдесят шестой квартал «плановать», а дед Рябинин — за рябцами.
Пока мы добирались до квартала, да разыскивали центральный визир, да порядочно прошли по нему, проверяя его состояние, стало уж не рано, а небо нахмурилось тучами. Иван Андреевич заторопил к табору. Лишь завидели мы дым рябининского костра, стало накрапывать и зашумел порядочный дождик. Пораньше сошлись в табор и рабочие. В лесу ведь не дома на печке. Дождь, впрочем, вскоре перестал, и кулеш не задержался. Я спросил у Векшина, каково ему работается с новыми товарищами. Он буркнул:
— Не больно складно, да куда денешься?
После ужина все, как обычно, расселись на кряжиках для нодьи. Конечно, речь пошла о хине, о Егоре, которого по-прежнему трясло.
Иван Андреевич сделал, как говорится, заявление:
— Граждане! Поутру товарищ таксатор на себя взял вину, что забыл хину в Мысах. Но это было сказано, чтоб не задерживать выход на работу. А дело худое: хина кем-то вынута из аптечного ящика. У нас сейчас все равно что собрание. Давайте подумаем, что тут вышло. Может, кто хотел принять порошок да и весь пакет забыл в кармане? Признайся. Ничего за это не будет.
Сперва все пораженно молчали, как-то замерли. Но тут же заговорили чуть не разом:
— Да ладно ль ящик проверили?
— Неужто такой гад…
— Что ж с Егором-то теперь?..
И конечно, ядреные слова по адресу вора, пропавшей хины, самой малярии. Подал голос Рябинин:
— Кончай галдеть! По порядку говорите!
Но опять зашумели, загорланили пуще прежнего.
— Стойте! — крикнул Харитонов. — Надо председателя собрания выбрать!
Опять крики: «Рябинина!» «Зайцева!» «Паничева!»
Встал Рябинин:
— Надо такого, кто весь порядок знает, — Харитонова!
На том и согласились.
— А коли так, — приказал Иван Андреевич, — тишина!
