— Лузгин Павел писал, — опустив голову, произнесла свидетельница.
Выслушав ответ, Андрей Аверьянович сказал:
— У меня вопросов больше нет.
В зал вошел Владимир Кесян, крепкий, очень широкий в плечах юноша со смуглым лицом, с шапкой черных вьющихся волос на голове. Этот не отрицал, что ругал Кушелевича и произносил угрозы в его адрес, делал это сгоряча, по глупости. Моргун говорил, что с Кушелевичем надо бы поговорить по душам. Что он имел в виду? Да ничего особенного. Попугать, наверное, хотел, а убивать его никто не собирался.
Когда судья и заседатели прекратили вопросы, Кесян откровенно вздохнул с облегчением и подкладкой кепочки, которую мял в руках, вытер со лба пот. Но радость его оказалась преждевременной.
— Вы давно знаете Моргуна? — спросил Андрей Аверьянович.
— Давно. Вместе выросли.
— Он был левша?
— Да, левша.
— И стрелял с левого плеча?
— И стрелял с левого.
— У вас были с ним ссоры?
— Н-нет, — неуверенно ответил Кесян.
— Как же нет, если Моргун вам даже зуб выбил в драке?
— Не выбивал он мне зуба, — горячо возразил Кесян, — неправильно вам сказали. Пашке он зуб выбил, это было, а мне только ухо поцарапал.
— Значит, драка все-таки была? Из-за чего же?
Кесян понял, что сказал лишнее.
— Так, поспорили, — неопределенно сказал он и умолк.
Где он был в день убийства, у Кесяна уже спрашивали. Андрей Аверьянович спрашивает еще раз. Свидетель повторяет свое показание: видел его Филимонов, потом видели у геологов, без ружья, в четыре часа дня. А убили Моргуна в три. За час не мог Кесян дойти от места убийства до геологов, тем более что шел он к ним не сверху, от перевала, а снизу — это засвидетельствовано очевидцем.
Мог — не мог… В горах это относительно. Прохоров, например, утверждал, что мог Кесян за час добежать с верховьев Лабенка до геологов. Что был там, на короткой тропе, переход через ущелье: кто-то повалил пихту так, что она легла, как мост. Сейчас ее уже снесло, а тогда была. Сам Прохоров не видел, но говорят. А это «говорят» на суде не предъявишь. На всякий случай Андрей Аверьянович спрашивает:
— Сколько же времени нужно, чтобы дойти от места убийства до геологов?
— Если хорошо идти, часа два с половиной, а то и три.
— А по короткой тропе?
— Там два года уже не ходят: висячий мост сорвало.
— И замены мосту нет?
— Сейчас, может, и есть, не знаю, давно там не ходил.
— Как давно?
— Да с полгода.
— А в день убийства?
— Я ж говорил — шел снизу, а не с перевала.
Андрей Аверьянович отпустил свидетеля, и тот забился в угол на последней скамье, встревоженный и растерянный: то ли испуган тем, что сболтнул лишнее, то ли почувствовал, что усомнились в надежности его алиби.
Следующий свидетель — Виктор Скибко, парень длиннорукий, большеголовый, с круглыми навыкате глазами. И у этого Андрей Аверьянович спросил, из-за чего подрались Моргун, Кесян и Лузгин. Отвечал Скибко, не сильно задумываясь: его эта драка вроде не касалась. Из ответа можно понять, что все молодые ребята Моргуну покорялись, а Пашка Лузгин иногда ершился. Один на один с Григорием ему не справиться, подговорил Кесяна, но и вдвоем они славы не добыли: обоим от Моргуна попало.
Андрей Аверьянович слушал ответы свидетеля с интересом, а народные заседатели, сбитые с толку, бросали на адвоката взгляды, в которых читалось недоумение. В самом деле, они изо всех сил стараются вывести на свежую воду приятелей Моргуна, которые все были заодно, заранее сговорились, как отвечать на суде, и мать убитого научили. Конечно же, они собирались свести счеты с Кушелевичем, который стал поперек их преступной дороги, и, конечно же, адвокату следовало доказывать, что выстрел в Моргуна не преступление, а необходимое в целях обороны действие. А адвокат занимается чепухой, выясняя, кто кому зуб выбил и какой рукой хлебал щи убитый.
И сочувствие к подсудимому со стороны заседателей, и растущее их недоумение по поводу позиции адвоката отлично видел и понимал Андрей Аверьянович. Когда судья объявил перерыв, он собрал бумаги и вышел, стараясь не обращать внимания на заседателей, которые смотрели на него с укором.
У выхода ждали Андрея Аверьяновича Валентин Федорович и жена Кушелевича. Анна Ивановна была бледна, веки припухли и покраснели. Мужчины проводили ее до дома.
