Утконосые динозавры, опустившись на все четыре лапы, продолжали кормиться, каждые несколько секунд поднимая головы и оглядываясь. Холтзингер присел, занял удобное положение для стрельбы, взвел курок и начал целиться. И вдруг…
Бах! бах! — прогремели выстрелы из крупнокалиберного ружья позади нас, со стороны лагеря.
Холтзингер вскочил на ноги. Утконосые динозавры, резким движением вскинув головы, суматошными прыжками уходили на большие глубины; лишь брызги фонтаном летели из-под их тел. Холтзингер выстрелил и промахнулся. Я послал пулю вдогонку за последним утконосым динозавром, прежде чем тот окончательно исчез из виду. И тоже промахнулся: «шестисотка» не годится для стрельбы с дальней дистанции.
Холтзингер и я повернули обратно к лагерю. У нас мелькнула мысль, не напали ли на него тероподы и не нужна ли там наша помощь.
Произошло же вот что. Крупный завропод, по-видимому тот самый, чьи вздохи мы слышали минувшей ночью, кормясь по пути, прибрел под водой к лагерю. Перед ним была отмель. Зав-ропод взбирался вверх по склону, пока почти все его тело не выступило из воды. Покачивая головой, он осматривался, ища чего бы такого пожевать из зелени.
Когда я увидел вдали лагерь, завропод как раз с ужасающим ревом поворачивал назад, чтобы вернуться той же дорогой, по которой пришел. Он все больше и больше уходил под воду, пока над поверхностью не осталась только голова и десяти- или двадцатифутовый отрезок шеи, которые раскачивались некоторое время, пока не исчезли в дымчатой дали.
Когда мы подошли к стоянке, Джеймс спорил с Раджей. Холтзингер взорвался:
— Чертов ублюдок! Второй раз портишь мне охоту!
Сильные выражения для маленького Оги!
— Не дури! — сказал Джеймс. — Не мог же я позволить ему пройтись по лагерю и растоптать все.
— Опасности не было никакой, — вежливо возразил Раджа. — Вы же видите, что берег тут крут. Просто наш воинственный мистер Джеймс не может равнодушно видеть живую тварь, чтобы не пальнуть в нее.
Я сказал:
— Подойди он в самом деле чересчур близко, запустили бы в него палкой. И делу конец! Они совершенно безобидны.
Тут я покривил душой. Когда граф Делотрек погнался за одним таким, завропод оглянулся, стеганул хвостом и смахнул графскую голову, да так чисто, что в Тауэре[40] бы позавидовали.
— Откуда мне было знать это? — заорал Джеймс, побагровев. — Вы все против меня. Какого дьявола мы забрались сюда, как не для юго, чтобы стрелять? Охотнички дутые! Из вас всех я один хоть раз да попал!
Я разозлился и сказал, что он мальчишка и хвастун, у которого больше денег, чем мозгов, и что мне не следовало брать его с собой.
— Ах так! — сказал он. — Дайте мне осла и немного еды, и я сам доберусь до базы. Не хочу осквернять воздух, которым вы дышите, своим презренным присутствием.
— Не будьте сами ослом! — фыркнул я. — Это невозможно.
— Что ж, обойдусь и без вашей помощи! — Он схватил рюкзак, швырнул туда несколько банок бобовых консервов и консервный нож и пошел прочь, прихватив с собой ружье.
Тут заговорил Боргард Блэк:
— Мистер Риверз, нельзя отпускать его одного в таком состоянии. Он заблудится и умрет с голоду или его сожрет теропод.
— Я верну его! — сказал Раджа и пустился за беглецом. Он догнал Джеймса, когда тот уже исчезал в саговниках. Мы могли видеть, как они спорили и размахивали руками, но о чем они там говорили, так и осталось тайной. Только через некоторое время видим: оба возвращаются, обнявшись, будто старые школьные товарищи. Просто ума не приложу, как Радже удается такое.
Я вовсе не хочу, чтобы создалось впечатление, что Кэртни Джеймс для всех был только обузой. У него были и хорошие черты. Он быстро отходил и на следующий день после очередной ссоры бывал весел как обычно. Во всяком случае, когда он был в хорошем настроении, он вносил свою лепту в общий труд по лагерю.
В этом лагере мы пробыли еще два дня. Мы видели крокодила, правда небольшого, и множество завроподов — иногда по пять сразу, — но утконосые динозавры больше не появлялись. Не видно было и гигантского пятидесятифутового крокодила.
Первого мая мы свернули лагерь и двинулись на север, к Джанпурским Холмам. Мои сахибы все более ожесточались и выражали нетерпение. Мы пробыли в меловом периоде уже неделю — и никаких трофеев.
