— Стрелять был черед Холтзингера, — заметил я.
— К черту! Я ждал, — сказал Джеймс, — но он проканителился, и я решил, что с ним что-то стряслось. Сколько можно мешкать? Они увидели бы или почуяли нас.
Его возражения были не так уж глупы, но меня раздражала сама его манера говорить.
Я сказал:
— Если это повторится, в следующий раз мы оставим вас в лагере.
— Не будем ссориться, джентльмены, — успокаивал Раджа. — Не следует забывать, Реджи, что они ведь еще неопытные охотники.
— Что будем делать дальше? — спросил Холтзингер. — Потащим зверя сами или пришлем за ним людей?
— Я думаю, мы можем донести его на шесте, — сказал я. — Он не потянет больше двухсот фунтов.
В рюкзаке у меня был складной алюминиевый шест для переноски тяжестей с мягкими прокладками из губчатой резины на концах, чтобы не натирало плечи.
Раджа и я выпотрошили «крепкоголового» динозавра и привязали его к шесту. Тучи мух налетели на отбросы. Ученые утверждают, что это не мухи в обычном смысле слова, но они схожи с нашими, да и повадки у них те же.
До самого вечера мы обливались потом под тяжестью шеста с ношей. Одна пара несла зверя, другая — ружья. Время от времени мы менялись. Из-под ног разбегались ящерицы, и мухи, жужжа, вились над тушей.
До лагеря мы добрались перед самым закатом. Мы были так голодны, что могли бы за один присест проглотить целого динозавра. В лагере все было в порядке; пока повар поджаривал куски мяса «крепкоголового», мы сели опрокинуть по стаканчику виски.
— Хотел бы я знать, — сказал Холтзингер, — если я убью цератопса, как мы справимся с его головой?
— Если позволит рельеф, мы привяжем его к раме катка и покатим, — пояснил я.
— А сколько может весить его голова? — спросил он.
— Это зависит от возраста и экземпляра, — ответил я. — У самого крупного — около тонны, у прочих — от пятисот до тысячи фунтов.
— И повсюду такая овражистая местность, как та, по которой мы шли сегодня?
— Почти везде. Это все из-за сильных дождей. Эрозия здесь устрашающе быстра — мало растительности.
— А кто потянет каток с головой?
— Да все, у кого есть руки. Крупная голова потребует участия всей партии. И даже тогда мы можем не справиться с ней.
— О! — сказал Холтзингер. По всему было видно, что он размышляет, стоит ли голова цератопса всех этих усилий.
Следующие два дня мы обследовали окрестности. Ничего интересного для охотника — ящерицы и птерозавры, птицы и насекомые. Встретилось только стадо, голов пятьдесят, орнитомимов, которые убежали прыжками, как толпа балетных танцовщиков. Среди насекомых была огромная муха с кружевными крыльями, жалящая динозавров. Сами понимаете, кожа человека для их хобота — ничто. Одна из этих мух ужалила Холтзингера сквозь рубашку, да так, что он подскочил. Джеймс подтрунивал над ним по этому поводу, приговаривая: «Сколько шума из-за какой-то мошки!»
На следующую ночь в дежурство Раджи вдруг слышим страшный крик Джеймса. Мы выскочили из палаток с ружьями наизготовку. А случилось вот что: один из паразитирующих на динозаврах клещей заполз в палатку к Джеймсу и присосался у него под мышкой. Этот клещ, даже не насосавшись, размером с большой палец руки, так что испуг Джеймса вполне понятен. К счастью, он разделался с клещом раньше, чем тот высосал из него пинту крови. Холтзингер, еще не забывший насмешек Джеймса, теперь отомстил ему, заметив: «Сколько шума из-за какого-то паршивого клопика, дружище!»
Джеймс со злости топнул ногой и что-то проворчал — он не терпел насмешек.
Мы сложили свои пожитки и снова отправились в путь. Нам хотелось сводить сахибов на край болота, где водились завроподы.
Я вел охотников к краю болота, к песчаному, лишенному растительности гребню, откуда открывался чудесный вид. Когда мы добрались до гребня, солнце почти зашло. При виде нас несколько крокодилов скользнули в воду. Сахибы, выбившиеся из сил, замертво растянулись на песке.
Над головой парили мелкие птерозавры, похожие на летучих мышей.
Боргард Блэк набрал хвороста и разжег костер. Мы только что принялись за бифштекс, когда из воды, шумно дыша и издавая скрежещущие звуки, вынырнул завропод.