На суше и на море, 1970 - страница 238
Дени захотелось вдруг запустить камнем в окно и расквасить нос паршивому Полю, который отобрал у него такую отличную рогатку. Хорошо бы еще сходить в кино…
… Мальчик ушел, и все снова стало на свои места.
«Глупости какие-то… Вроде как я жил одной жизнью с мальчишкой. А перед этим — с кошкой и голубем. Стоп, стоп! Гало назвал аппарат «Откровением». Значит… значит, он позволяет проникать во внутренний мир людей, животных, растений? Впрочем, какой может быть «внутренний мир» у растений? Вот хоть у каштана. Уже минуту я держу его под прицелом и ничего не ощущаю. А едва направил на мальчика… Что, собственно, я чувствовал? Желания? Да. Но не свои. Словно кто-то нашептывал их мне. И откуда я узнал, что какой-то Поль отнял у него рогатку?
Я читал мысли. Конечно, мысли. Даже у голубя, у кошки они есть.
Интересно, какой принцип действия этого аппарата? Пожалуй, мне не понять. «Откровение»… От него ничего не скроешь. Неужели это так действует на психику, что Гало не выдержал?»
В бар с экстравагантным названием «Вье бэт» Дени пришел не для того, чтобы оглушить себя порцией «Старого зверя». Перед ним на столе, прикрытая газетой, лежала невзрачная коробочка аппарата. Присоска была уже на виске, но он все еще медлил, хотя знал: минутой раньше или позже нажмет кнопку.
«Все же есть в этом что-то порочное. Интересно, кто бы из них остался, если бы узнал, что сейчас начнется подслушивание мыслей?
Ну, эта парочка так и будет танцевать, им-то скрывать нечего — все написано на лицах. А этот паренек? Тоже ясно: он ждет ее, а она, коварная, не спешит, опаздывая уже на полтора часа. У бармена нет времени думать ни о чем, кроме заказанных коктейлей да своего ревматизма…
Вот, пожалуй, интересный фрукт, через три столика налево: один и, видно, завсегдатай. С него и начну!»
В этот момент Дени почувствовал на плече чью-то руку. Он оглянулся. Этого еще не хватало!
— У меня здесь свидание, — бросил он недовольно.
— Значит, она не придет. Ты сидишь уже полчаса и не спросил второго бокала. Не собираешься ли ты превратить этот столик в необитаемый остров? Тогда я буду Пятницей, не возражаешь, Робинзон?
На вид лет двадцать, только хрипловатый голос да старательно разглаженные и припудренные морщинки у глаз наводили на мысль, что ей больше.
— Мне скучно, я хочу выпить, слышишь?
«Сейчас я тебя проверю». Дени молча подвинул ей бокал с коктейлем и нажал кнопку.
Везет мне. Не хватает еще, чтобы он оказался идиотом…
Это настолько ясно пронеслось в голове Дени, что ему стало не по себе — такого эффекта он не ожидал.
А вчерашнего старикана я все-таки расшевелила, не поскупился он на шуршики… Все же гадость порядочная этот «Старый зверь»… И чего все его хлещут?
— Может быть, лучше коньяк? — спросил Дени.
— Как ты догадался, мой Робинзон?
Говорит нормально. Впрочем, какое это имеет значение? А может, он и ничего? Тогда — да здравствует общество тихих идиотов!
Ее скудные мысли врывались в мозг Дени, захлестывая его собственные. К этому надо было привыкнуть.
Дени заказал коньяк.
— Послушай, Робинзон, а ты не разговорчивый.
— Извини, я просто рассеян.
Она сквозь зубы тянула коньяк.
— Слушай, не будем здесь долго задерживаться. Ведь мы еще вернемся сюда?
Если бы Шарль не схлопотал пять лет, ты бы у меня тридцатью франками не отделался.
Изредка Дени отводил раструб аппарата, чтобы сосредоточиться, сопоставить ее мысли и слова.
— Куда же мы пойдем?
— Ну, милый, — наморщила она лоб, — конечно, к тебе…
Комнату сегодня занимает Кристина. Неужели этот олух не может понять?..
Она быстро пьянела. Небрежная улыбка уже не сходила с ее лица.
— Все-таки тебе выгоднее подыскать кого-нибудь вроде вчерашнего старикана, щедрого на шуршики.
— Я так и думала, что ты кретин.
— Я знаю, что ты думала. Привет шуршикам!
Она встала, возмущенно вильнула бедрами и удалилась, гордо попыхивая сигаретой.
Свиньи! Все вы грязные свиньи…
Не надо форсировать события…
Боже, как я устала, я не хочу больше пить…
… Она будет мне еще ноги лизать…
Обрывки мыслей проникали в мозг. Дени слышал их, видел их очертания, какие-то движущие штрихи, отражавшие неровную пульсацию мозга. Неясный, мутный поток мыслей захлестывал его. Среди этого хаотичного потока иногда, словно влекомые им камни, проносились оглушающе четкие рассуждения.
