Днем мы ходили на дровяной рынок, который находится чуть ли не в центре Форт-Лами, города, возникшего в начале века у слияния рек Шари и Логоне. Ныне это столица Республики Чад. Город был центром французской колониальной администрации. На средства белых «отцов города» выстроили внушительных размеров католический собор. Открывались лавки, где кусок пестрого ситца или низка бус поглощали все сбережения целой африканской семьи.
Но прошли годы колониализма, изменилась жизнь. Новые поколения решают свои проблемы. Они работают, любят, надеются, мыслят.
Форт-Лами лежит в безлесной зоне страны. Леса начинаются южнее. На юге республики настоящие джунгли. Но и в среднем течении Шари немало лесов. Здесь растет акация — камедь, из которой добывают ценящийся на внешнем рынке гуммиарабик. Дрова везут на пирогах. Медленно, плавно движутся они по реке, нагруженные высушенными до белизны стволами. Высокие, тонкие африканцы в длинных широких одеждах шестами подгоняют лодки к берегу, сгружают дрова. И сразу же начинается торг. Перекупщики, сторговавшись с известной выгодой, разрубают стволы самодельными топорами. Маленькие поленца раскладывают на кучки по три штуки, на один раз приготовить еду. Дрова довольно дороги, покупатели торгуются до исступления, до хрипоты. Иной раз кажется, что и покупатель, и продавец вот-вот схватятся за ножи. Но страсти внезапно стихают, и покупатель уносит поленья на голове.
На дровяном базаре все чувствуют себя как дома — спят, готовят еду, делятся последними новостями. Между рядами бродят дети, торгующие маниокой, бананами, орехами кола. Вот тлеют два длинных полена. Старуха в выцветшей ветхой ткани, которой она обмоталась так, что торчат только острые плечи, помешивает в котле свое варево, будто колдует над зельем, шевеля оттянутой верхней губой с продетой в нее блестящей пластинкой.
Когда-то такие пластинки носили все женщины племени маса, сейчас это редкость, однако браслеты на щиколотках и запястьях до сих пор самое распространенное украшение, а кольцо в ноздре — признак состоятельности африканок племени багирми.
Как они красивы, эти богини! Правильные черты коричневых лиц, обрамленных бахромой многочисленных тонких косичек, и царственная осанка. Но на дровяном базаре женщин мало. Пройдет одна, купит охапку дров. Другая молча сидит возле мужа, покорная, бессловесная. Зато на соседнем, продуктовом рынке такое этническое богатство, настоящее пиршество красок! Там можно увидеть представительниц чуть ли не всех многочисленных и столь различных племен, населяющих земли республики. Чад — граница черной и белой Африки. Эту землю не случайно называют перекрестком дорог, перекрестком культур и религий. История этой земли уходит в седую древность. На продуктовом и скотном рынках можно встретить и полных величия всадников в белых одеждах, как бы отрешившихся от земной суеты. Это тубу, «народ пустыни», независимые кочевники. У женщин скотоводческого племени канембу лица закрыты косами, но стройные торсы обнажены. За сотни километров на рынок приходят жители юга, с обликом, присущим обитателям леса: приземистые, с особыми, выработанными вечной настороженностью чертами лица.
Сверкают кольца, позванивают браслеты, переливаются красками пестрые одежды. Неторопливо расхаживают между торговыми рядами мусульмане в своих длинных широких бубу. Вот юная африканка, наслаждаясь переливами своего парчового платья (это в такую-то жару!), кружит, словно танцует, среди корзин и лотков с яркой россыпью овощей и фруктов, провожаемая изумленно-завистливыми взглядами женщин. Вот старуха со сморщенной, будто гофрированной кожей выступает с таким достоинством, с каким может держаться только человек, честно выполнивший свой жизненный долг.
На дровяном рынке все как-то проще, все здесь овеяно теплом домашнего очага. У дороги, ведущей к берегу, африканский «ресторан» — обнесенный узорчатыми циновками квадратный участок примерно три на три метра. Здесь продают единственное блюдо — беньи, пушистые пончики в сахарной пудре. Подростки заглядывают в щели циновок, вдыхая вожделенный запах пальмового масла, в котором жарятся пончики.
