Дюралевый флагшток с обрывками старых вымпелов, до блеска отполированный свирепыми ветрами высот, перед нами. У его подножия мраморная плита с надписью Gilman point — пик Гилмэна — так называется эта скала на краю кратера. Рядом деревянный ящичек, здесь книга — беспристрастный регистратор тех, кто дошел до конца. Вот и все!
В принципе знакомый по другим вершинам пейзаж. Обыденный и в то же время неповторимый.
Наступает реакция. Сознание фиксирует происходящее в виде отдельных, часто не очень связанных между собой картин. Нужно идти вдоль кратера, через снежные мосты и карнизы туда, где лежит в ящике факел на Ухуру-пойнт, нужно спуститься вниз, где под слоем снега жерло давно угасшего вулкана. Пока замыкающие выходят к флагштоку и останавливаются, чтобы бросить взгляд вокруг, трое идут дальше по гребню кратера.
Ослепительно сверкающий под косыми лучами солнца снежный купол круто падает влево, переходя в отвесную ледяную стенку.
Идущий впереди делает резкие движения ногой, выбивая рантом след. Но… фирн слишком тверд. Ноги держатся лишь на потертых резиновых выступах подошвы ботинок.
— Осторожнее, не бежать. Подождем остальных.
Остановился. Думает. Смотрит вперед, потом назад и вниз.
— Дальше снежные мосты, нужно веревку. Так не пройдем! — кричит он и, делая ногами скользящие движения, как на лыжах, отъезжает в сторону.
Какая-то настойчивая и неприятная мысль не дает покоя. Гудит голова от снега, от света, от успеха…
Теперь я впереди. Осторожно прохожу первый снежный мост. Крохотный участок скал, еще мостик. Впереди снежный карниз сужается до полутора-двух метров. Ледяные сосульки свисают в боковые трещины. Еще дальше начинается пологий ледник южной части гребня.
— Метров сто, а потом полегче, — неуверенно говорю я. — Пойдем, что ли?
Упорная и неприятная мысль прорвалась наконец в голову. Мысль-воспоминание… Та же высота, почти шесть тысяч. Солнце сквозь рваные облака, такое же полухмельное настроение от победы, одержанной над самым высоким перевалом страны. Далекий, суровый Тянь-Шань. А потом крик сорвавшегося на склоне замыкающего, ошеломительный рывок веревки и вихри начинающейся под нами лавины…
Это высота. Она многолика и всесильна. Она отзывается и на физическом состоянии, и на эмоциях. Как замерзшая вода дробит скалы, она расшатывает чувство осторожности, волевым импульсом подменяет трезвый расчет, розовым светом озаряет опасную реальность.
Группа растянулась на добрую сотню метров — это высота. Порыв только что шедшего впереди сменился тревожным возгласом: «Назад!» — это высота. Фраза: «Пойдем, что ли?» — это тоже высота.
Вперед идти можно. Только не так. Спокойно. Со страховкой. А время? Солнце уже топит твердые белые снега. Ноги начинают проминать корку фирна. Как пойдем обратно?
Две минуты молчания — и все становится на свое место. Осторожно, делая ступени, подстраховываясь ледорубами, идем назад. Купол проходим особенно тщательно. Еще двадцать метров — и перед нами снова скала с флагштоком. Мы возвращаемся к обязанностям людей, достигших вершины.
Щелкают затворы фотоаппаратов, жужжит кинокамера. Перезаряжаем пленку, теперь серия цветных кадров запечатлит снега, скалы и льды вершины. Фотографируемся поодиночке, попарно, группой. Два вымпела — серо-голубой Географического общества и ярко-красный, спартаковский, — трепещут на ветру, навсегда оставаясь в этих снегах представителями нашей страны. «Выше знамя советского спорта!» — начертано на одном из них. Мы честно постарались осуществить этот девиз.
А солнце снова приступило к своим обязанностям. Жарко. Но переодеваться некогда. Надо скорее вниз, пока окончательно не подтаял тот крутой снежник. Потрепанная книга извлекается из ящика. Корявые строчки на десятках языков. Прыгают буквы от счастья, от высоты, от усталости. Оставляем запись на русском и английском языках: «Without guides and chambers» — «Без проводников и носильщиков».
И еще оставляем традиционную альпинистскую записку, как на любой из наших вершин. И пакетик с ленинградской землей. И маленькую резиновую черепашку из ГУМа — символ медленных, но упорных усилий, которые привели нас сюда.
