Наконец инженер открыл и судорожно сунул руки в рукавицы, торчащие раструбами из карманов куртки.
Василий Иваныч знал, что нужно делать. Он сотни раз видел, как снимают моторные фильтры и сотни раз составлял технические акты по всем правилам, но сам ни разу не снял ни одного фильтра. В этом не было нужды. Он занимался «мозговой» работой.
— Открытый ключ на девятнадцать, — сказал Василий Иваныч, пытаясь подражать ухваткам технарей-асов, и, взяв протянутый инженером ключ и пассатижи, бодро залез по стремянке вверх. Высоко! И стремянку этот инженер поставил плохо: качается. Того и гляди посыплешься вниз с высоты около пяти метров.
«Не мог поставить стремянку по-человечески», — мысленно проворчал Василий Иваныч и бодро разорвал контровочную проволоку. Надел на гайку ключ — гайка ни с места. Он попробовал другую — тот же результат. Стремянка раскачивалась. Василий Иваныч кряхтел, скалил зубы, с носа у него капало, и он провожал до земли взглядом эти капли, но гайки стояли мертво.
Бородач, адлеровский разгильдяй, уже содрал оба фильтра и показал их бортмеханику.
Бортмеханик, круглолицый и краснощекий, давал указания — и кому! — самому Василию Иванычу.
— Да не так! Не так! — ворчал он, стоя на земле, засунув руки в карман. — Первый год замужем, что ли? Ну-ка, слезь! Сколько лет работаешь в авиации? Стажер, что ли?
И сам снял фильтр.
«Здесь совсем не так. Здесь начальник сам все должен уметь делать не хуже любого технаря-работяги, — думал Василий Иваныч, чуть не плача от больно задетого самолюбия, и он даже не заметил, как отморозил пальцы, — здесь совсем не нужно никого заставлять работать. Здесь, в Арктике (черт бы ее побрал!), нужно самому вкалывать».
И только тут он заметил, что пальцы побелели.
— Шалун уж отморозил пальчик, — продекламировал адлерский разгильдяй, проходя мимо, и Василий Иваныч понял, что от языка этого южанина ему еще придется пострадать.
Он растер руку перчаткой; потом ставил аккумуляторы, и ветер дул прямо в лицо, и от него никак нельзя было загородиться. А аккумулятор никак не лез на место.
— У тебя щечка отморожена, — сказал бортмеханик.
— Ему и больно, и смешно, — проговорил бородач и, взбегая на стремянку, оглянулся и сверкнул из поседевшей от инея бороды стальными зубами.
— Мы будем петь и смеяться, как дети, — крикнул он сверху.
Василий Иваныч вернулся со службы, выпил несколько стаканов чаю, чтобы согреться, и забрался на второй этаж своей двухэтажной койки. И ему сейчас было лень даже думать — так он устал. Над ним курила свинья. Настроение было мрачное. Инженер сидел напротив, на нижнем этаже, как в собачьей конуре, тоже курил и молчал.
«Нужно перестраиваться!» — решил Василий Иваныч, засыпая, но дверь открылась, и кто-то крикнул:
— Братцы, за водой!
Василий Иваныч открыл глаза и посмотрел на инженера:
— За какой там еще водой?
Дверь захлопнулась.
— В океан. Льдину взрывать, — пояснил инженер, — поедем, ничего не поделаешь.
Был вечер, судя по часам, но солнце находилось на том же уровне, что и днем и утром. На улице уже несколько человек с красными лицами плясали около трактора, чтобы не замерзнуть.
К трактору были подцеплены большие сани — целая платформа на полозьях. Сани тронулись, и все вскочили в них на ходу.
— А кому это нужно? — спросил Василий Иваныч.
— Тебе! Пить-то надо. — проворчал инженер. И куда только делась его вежливость!
Трактор ехал долго. Временами Василий Иваныч и инженер соскакивали на землю и бежали рядом, чтобы согреться. Трактор съехал на лед океана и держал путь к высокому торосу. Тракторист открыл дверцу, чтобы в случае чего быстро выпрыгнуть.
Василий Иваныч увидел перед собой стеклянную голубую гору. Внизу, под горой, — голубая пещера с зеленоватым внутренним свечением.
— Красиво, — сказал он.
— Да, — согласился с ним Пилюта, — очень красивая дырка: лед долбить не нужно для тротила. Это ты точно заметил.
Василий Иваныч вглядывался в льдину и находил необыкновенное богатство красок, начиная с красного, как застывшая кровь, от низкого солнца, просвечивающего гору насквозь, до зеленых и лиловых тонов.
Пилюта вытащил из чемоданчика тротиловую шашку, похожую на кусок дешевого мыла, и бикфордов шнур. На шнур он надел запал — бронзовую трубочку с донышком — и, чтобы запал дернулся, смял трубочку зубами. Запал вложил в дырку на шашке и подвязал еще две шашки к первой. Потом залез в пещеру и снаружи торчали только его ноги в рыжих унтах. И ноги шевелились — наверное, помогая рукам.
