Доктор снова посмотрел на Василия Иваныча недоуменно.
— Впрочем, есть обелиск на острове Дальнем, — сказал он, — тем, кто его открыл.
— Да-да, — вспомнил Василий Иваныч, — я видел что-то высокое и темное на островке, который рядом. Так это и есть обелиск?
Крупное лицо доктора оживилось.
Двери распахнулись, и кто-то залепленный снегом из темноты коридора сказал:
— Вадим Петрович, у Бахарева плохо с сердцем. Вездеход здесь.
Доктор надел кямчи — меховые носки, торбаса и меховую рубашку: он предпочитал одежду северных народностей, настолько мудро придуманную, что в ней даже европеец выживет.
Сверху он надел меховую куртку с капюшоном и, налив себе еще полстакана, выпил, поймал в банке огурец и вышел, похрустывая огурцом.
На улице мело. Стекла толсто намерзли, и на щелях рамы — ледяные валики.
Инженер все читал свое письмо и, не глядя, загребал строганину и, запрокидывая голову, высыпал ее в рот.
— Не сладко, наверное, сейчас доктору, — сказал Василий Иваныч. Инженер засмеялся.
— Ты что?
— Читаю письмо. Забавно. Послушай, — сказал он. — «Я прочитал в немецком журнале за август месяц: «Стремянку опрокинуло снежной бурей, но людей из персонала аэропорта не опрокинешь. Они работают при температуре минус сорок и считают свою жизнь вполне нормальной». Это подпись под фото, где два технаря волокут на себе шарманку для запуска двигателей. Все даю в своем, возможно неточном, переводе. Передай привет всем нашим «героям-полярникам», «которые очень уважают летчиков. Они доставляют им почту, медикаменты, пищу и спасение заблудившимся». Это из подписи к другой фотографии…»
— Непонятно, зачем там обелиск? Ведь остров-то необитаемый…
Инженер пожал плечами.
— А что, если я схожу как-нибудь туда?
— Сходите, — сказал инженер, укладывая письмо в конверт, — но лучше с кем-нибудь. И возьмите с собой карабин. У доктора под койкой.
— Зачем?
— На всякий случай. И за Дальний не ходите. Льдину может оторвать и унести в океан. Сам понимаешь, Арктика.
Инженер никак не мог привыкнуть называть Василия Иваныча на «ты» хотя был почти его ровесником.
Василий Иваныч навел на столе порядок и лег спать.
Доктор вернулся к утру с посеревшим от бессонной ночи лицом. но слегка взвинченный и довольный.
— Страшная штука — Арктика, — сказал он инженеру как будто с восторгом, — иногда неприятно оказаться с ней с глазу на глаз.
Он свалился на койку и тут же захрапел.
Мороз был около тридцати пяти. Василий Иваныч рвался в бой, но, когда узнал, что в так называемой смене всего-навсего два техника, ему сделалось не по себе.
На аэродром шли инженер, Василий Иваныч и «смена» — два техника, уже знакомый Иван Пилюта и бородач — значит, южанин.
Над горизонтом висело сразу три солнца, окруженных радужными кругами, но от этого не делалось теплее.
Василий Иваныч молчал, чтобы оставить себе, как он думал, большую свободу действий, а техники и инженер дружески болтали.
И вдруг один за одним приземлились сразу три самолета: два «поршня», то есть поршневых, и один турбовинтовой — «АН-12». Техники и инженер побежали их встречать.
Василий Иваныч не спеша подошел к самолету «АН-12» с озабоченным видом. Он этот самолет знал совсем неплохо, но сейчас почувствовал, что работать придется самому, своими руками, а это значит, нужно крутить гайки на морозе, а не сидя в кабине, запускать моторы и слушать, как они работают. И его охватил страх.
Инженер тем временем подкатил высокую стремянку к мотору. Самолет возвышался громадой, и «поршня» казались рядом с ним детишками.
Инженер, как бы желая показать Василию Иванычу, что здесь нужно не делать озабоченное лицо, а работать, полез на стремянку открывать капот, и вид у него сделался жалким: наверное, он не знал, как это делается. Василий Иваныч стоял внизу. Он тоже ни разу за свою жизнь не открыл капота своими руками. Когда он в Москве брался за стремянку, непременно какой-нибудь услужливый техник подбегал и говорил: «Василий Иваныч, дайте я!»
И Василин Иваныч великодушно уступал. «Открой капотики», — говорил он, и техник лихо открывал капоты.
А теперь он стоял на земле, а инженер мучился, кряхтел, и у него не получалось. Василий Иваныч чувствовал, что ему нужно было бы самому залезть на стремянку и лихо открыть капот, но он боялся, что это получится не совсем лихо.
