Из «Тагерблат» я узнал, что 10 декабря 1929 года Франц Фишер обменял в банке «Сасс и Мартини» 19 000 долларов в сотенных купюрах. «Сасс и Мартини» сразу же депонировал эти деньги в «Дойче банк», а тот отправил часть этих банкнотов в «Нэшл сити бэнк» в Нью-Йорке. Поскольку все банкноты были старого образца и большого размера, более не выпускаемого в Америке, они привлекли к себе внимание, как только прибыли в Федеральный резервный банк Нью-Йорка. Эксперты исследовали их с помощью микроскопа и обнаружили, что подделки из этой партии уже попадали в казначейство. 23 декабря Нью-Йорк связался с Берлином и телеграммой сообщил о фальшивых купюрах. Новость взбудоражила германские банки и власти, которые узнали, что эта подделка была самого лучшего качества из всех тех, что когда-либо обнаруживали.
Берлинская полиция во главе с комиссаром фон Либерманном немедленно провела проверку банка «Сасс и Мартини» и вскоре обнаружила, что это было подставное предприятие. Все его операции с фальшивыми банкнотами так или иначе вели к Францу Фишеру, а между тем Фишер исчез.
О связях Фишера с Москвой знали раньше. Для властей не было секрета в том, что в 1925–1927 годах он работал в автомобильной секции советской торговой миссии в Берлине. В то время он считался автогонщиком-любителем. Полиция пришла к выводу, что в этом деле он служил «прикрытием». Один видный германский чиновник заявлял: «Банда наверняка имеет где-то крупную печатную мастерскую с большим штатом экспертов, в противном случае она не могла бы достичь такого совершенного результата при таком большом количестве. Они выпустили так много фальшивок, что, должно быть, они располагают связями с какой-то крупной бумажной фабрикой, возможно, действуют через ее подкупленных работников. Их доходы, без сомнения, огромны».
Версия берлинской полиции, согласно газетным статьям, заключалась в том, что сеть фальшивомонетчиков действовала либо в Польше, либо на Балканах. Я удивлялся, почему до сих пор никто не указал на Москву. Я боялся губительных последствий для всех нас. Я скупал всевозможные печатные издания и тщательно изучал их на предмет упоминаний о фальшивых деньгах. Больше всего я думал о том, как обезопасить нашу сеть военной разведки. Я опасался, что кто-то из наших агентов оказался замешанным в этом безумном предприятии.
Кроме того, я беспокоился за Франца Фишера. Хотя его начальник Альфред занимал важный пост шефа наших военно-разведывательных операций в Соединенных Штатах, я не доверял его суждениям.
Прочитав о полицейском рейде в «Сасс и Мартини», я вновь подумал о том, что весь этот преступный замысел – огромная глупость. Я был уверен, что правительство США проследит нити, ведущие к источнику, то есть к Москве. И чем больше я размышлял, тем больше в моей голове не укладывалась мысль о том, что в нашем современном мире с его международными связями великое государство могло пойти на такое надувательство. Я чувствовал, что должен что-то сделать, что-то сказать с таким расчетом, чтобы прекратить эту аферу.
К счастью, мне довелось встретить в Риме личного доверенного эмиссара Сталина, генерала Тер (Таирова), который тогда проверял деятельность наших секретных служб за границей. Он, как и Сталин, родился на Кавказе, а затем был советским посланником во Внешней Монголии, точнее сказать, сталинским вице-королем там[4].
Таиров впервые появился на моем горизонте в 1928 году в Париже, где он находился под тем предлогом, что якобы был представителем советской нефтяной компании. В действительности его миссией было выполнение различных поручений исключительно для Сталина. Именно на этой встрече с Таировым я впервые узнал о совершенно личном характере сталинской диктатуры.
Будучи офицером военной разведки, я привык выполнять команды вышестоящих офицеров, а являясь членом партии, подчиняться приказам Центрального комитета. Таиров же смотрел на привычные мне вещи по-иному. Работая в совершенно другом отделе, он тем не менее бесцеремонно заявлял, что в его положении он может оказать мне любую помощь, которая только потребуется:
