«Откажись от своей части имения… Господин Виллард так добр к нам… Оказал честь… Изволил предложить выкуп…»
В глазах потемнело. Ардерик стиснул зубы, зажмурился, но буквы словно отпечатались под веками. Ривелен усмехнулся и заговорил — медленно, размеренно:
— Ваше дело было решено в тот день, когда Фредрик Виллард-старший присоединил ваше имение к своему. Одной тьме ведомо, на что вы надеялись. Вы нежеланный гость на юге, неужели до сих пор не поняли? Хотите, чтобы родственники вас увидели — возвращайтесь. Только не надейтесь увидеть их сами.
Ардерик заставил себя открыть глаза и выговорить как можно спокойнее:
— Кому я нужен? С Виллардами мне не тягаться. Я ранен, я развалина. Мне едва не отняли руку.
— Однако язык вам не укоротили. А следовало бы! Кто угоден короне, тех на Север не посылают. Право, поражаюсь вашей недогадливости.
— Почему не сказали раньше? Почему сразу не отдали письмо?
— А вы бы смирились и остались? Вы свою роль сыграли. Делать больше нечего, чем заступаться ещё и за вас!
Пальцы не гнулись, когда Ардерик заставил себе аккуратно сложить письмо. На обратной стороне была приписка от матери. Её он прочтёт позже. Внутри будто рвалось на части; хотелось перевернуть стол, изорвать гербовую бумагу, на которой Ривелен что-то уже непринуждённо писал. А ведь Оллард предупреждал, что от столицы можно ожидать чего угодно. И, очевидно, именно об этом обмане говорил в Бор-Линге. Знал и не предупредил… Впрочем, злиться на маркграфа было не за что.
— Остыли? Идёмте к Элеоноре, — буркнул Ривелен. Оттиснул печати и положил в папку едва просохшую бумагу. — Не оставлять же вас простым сотником… Рассветные силы, что за балаган!
Элеонора ждала в гостиной, спокойная, торжественная. Там же стояли Дугальд, военачальники из Северного Предела и других областей. У Ардерика перед глазами прыгали строчки отцовского письма, он бы пропустил мимо ушей указ, который зачитывал Ривелен, если бы не услышал собственное имя.
— За мужество и отвагу, за преданность и верность пожаловать баронский титул и земли от северных отрогов до берега Ледяного моря с правом собирать налоги за вычетом ежегодной выплаты в казну Эслинге…
— Мои поздравления, барон. — Дочитав, Ривелен коротко кивнул Ардерику и вышел. За ним потянулись остальные.
Более подходящего завершения этого дня трудно было представить.
— Людям объявим позже, — сказала Элеонора. — Завтра уедет Ривелен, потом неделю будет траур по Тенрику… Ох, Рик! Я боялась, ты откажешься и уедешь!
— Откажусь?
«Не связывайся со знатью», — твердил Ардерик себе и Верену так часто, что впору было рисовать на гербе вместо девиза. Он отвернулся, зашагал по комнате. Остановился перед зеркалом, пригладил волосы и расхохотался:
— Барон Ардерик, сожри меня тьма! Докатился!
Что ему делать с титулом? Ему, умеющему только воевать? Ардерик задержал взгляд на мече, отныне висевшем на правом бедре. Из него даже воин теперь никудышный.
Элеонора подошла сзади, положила руку на здоровое плечо:
— Ты возьмёшь Бор-Линге и окрестные земли. Мы выстроим там свои солеварни и рыболовные хозяйства. А потом и корабельные верфи. И заставим всю Империю говорить о нас.
— Дугальд не удавится от злости? Послушать его, так они торгуют солью с начала времён.
— Поэтому я и сделала Лиам вольным городом. Сегодня утром. Дугальд ёрничал и ломался, но в итоге согласился, что самому собирать налоги — не так и плохо. Они больше выручат за корабли, которые построят для нас, и от разведки заморских земель.
— И потому он поддержал тебя сегодня.
— Да. Я предвидела, что Тенрик что-нибудь выкинет. Правда, такого я не ждала.
Она вздрогнула, обняла себя, будто мёрзла. Ардерик не сдержался — сперва коснулся её локтей, затем привлёк к себе, обнял. Элеонора не отстранилась. Уткнулась ему в плечо, и Ардерик в очередной раз изумился, как быстро она превращается из сильной и прекрасной королевы в ту, кого хочется беречь и защищать.
— Я думал, не нужен тебе без меча.
— Не глупи. Ты мой меч, мой щит. Всегда им будешь. — Подняла голову, улыбнулась устало. — Ардерик Щит Севера. Звучит лучше, чем Медвежья Шкура, а?
