— До снегопадов ещё долго, — успокоила Элеонора. — Дайте мальчику оплакать утрату. Простите, господа, я должна вас оставить. У меня разговор к Дугальду Лиамскому. Наши соседи, как всегда, привезли эль, и надо успеть, пока почтенный Дугальд способен отличить меня от сосны.
Ривелен тоже удалился. Ардерик проводил его пренебрежительным взглядом. В воздухе витала тревога, и канцлер даже не пытался её скрывать. И боялся он — смешно сказать! — Эслинга.
После вчерашней схватки барон из презираемого всеми увальня превратился в скрытую угрозу. За этот год у него отняли жену, семью, замок, власть. Наследников, наконец. От такого у любого лопнет терпение, даже у Тенрика Эслинга.
Намётанный взгляд выцеплял кольчуги под одеждами столичных воинов. Лиамцы тащили к столу рыбу и катили неизменные бочки, но и в их взглядах мелькала настороженность. Ардерик огладил рукоять меча. Если судьба даст шанс сделать Элеонору вдовой, он им воспользуется.
* * *
Южане были везде; таились в нишах коридоров, за зубцами стен, в дверных проёмах. Двор Эслинге будто стал тюремным двором, за которым следили надзиратели. Тенрик стоял в тени конюшни, точь-в-точь как зимой стоял в нише холла. Смотрел, как готовят столы к его торжеству, и чувствовал себя лишним.
Распоряжалась снова Эйлин, разряженная, бесстыжая. Тенрик уже привык видеть её под руку то с одним, то с другим. Сперва крутила хвостом перед сотником, потом взялась за графа, а только того похоронили — уже вьётся вокруг канцлера. И как он раньше не видел, на ком женат?
Теперь уже поздно что-то менять. Не удастся ни развестись с ней, ни оспорить наследников — весь замок будет свидетельствовать, что он был с ней в положенный срок. Ничего не сделать. Сам виноват, сам привёз в дом жадную змею, сам позволил расколоть семью, а после казнить брата. И не отомстил. Никчемный, ненужный.
Брат был прав и правы были родители: присягать Империи было ошибкой. Теперь забияку Шейна сменила жадина Эйлин, и если за братом стояла лишь ошалелая шайка, то эта привела за собой толпу ненасытных южан.
Дул северный ветер, и столы накрыли во дворе, под защитой стен. Вокруг расставили жаровни, разложили костры в железных корзинах. За верхним столом трещали не переставая:
— За гагачий пух весной давали по золотой марке…
— И то с гусиным перемешали!
— Аптекари тюлений жир с руками оторвут!
— А сушёную медвежью печень! В порошок её и продавать по грану!
Только и разговоров было, что о загадочных морских землях и их несметных богатствах. Тенрик зря тешился надеждой, что союз с Империей даст мир. Вышло только хуже. Шейн всего лишь жёг поля и угонял коз, а эти решили выдоить Север досуха.
С казни Шейна прошло ровно три месяца, а Тенрик всё ворочал в голове одно и то же. Как перерезает путы на руках брата, кидает ему меч и закрывает собой. Шейн успел бы проткнуть и графа, и Эйлин, и скрестить мечи с сотником. Торжество было бы недолгим, зато о Тенрике бы сложили совсем другую балладу!
Нож и сейчас висел на поясе. Ещё не поздно. Один удар — Эйлин, второй — канцлеру. Третий — как повезёт.
Одна незадача — после такого он бы перестал быть Тенриком Эслингом.
За столом не смолкали споры:
— Пробьём на побережье дорогу!..
— Солеварни свои построим!
— Закупим тонкорунных овец для островов!
Тенрик знал, как ранима северная земля. Она кажется суровой и безжалостной, но лишь потому, что жизнь безжалостна к ней. Приласкай её — и она воздаст сторицей. Давай полям отдохнуть каждый третий год, семена бросай редко, овец стриги весной, а крой осенью, рубишь лес — не топчи ягоды. Нехитрая наука, которую Эйлин так и не смогла усвоить.
Тенрик вертел в руках полный до краёв рог и усмехался в усы. Южан погубит жадность. Сколько людей и кораблей потонет, пока острова найдут? Сколько погибнет от холода и дурной пищи? Сколько потонет по пути домой?
Погубить имперцев легко. Пусть забирают Север. Пусть истощат поля, заморят овец, выловят рыбу, идущую на нерест, не дав отложить икру. И сдохнут с голода.
Ударил колокол, призывая к тишине. Канцлер завозился со своими бумажками. Эйлин приосанилась. Сейчас зачитают указ, сейчас Тенрик получит титул за то, что предал брата и Север. Он встал и высоко поднял рог, глядя на курган брата.
