У аракчеевских застенков. Новые знакомства. В древнем кремле. В гостях у «Новгородской правды». На Перунье. Маршрутами новгородской старины.
После аварии на мели капитаны ушкуев глядят в оба и идут строго по курсу один за другим. На каждом судне периодически сменяются вахтенные, следящие за речной обстановкой и вехами бакенов.
За деревней Высокое, на правом берегу Волхова, почти до самого Новгорода тянутся остатки печально известных аракчеевских военных поселений. Недобрая память сохранилась о них в народе, солдатскими застенками окрестили в России эти казармы из обожженного кирпича с белокаменными колоннами у входных дверей. Не одно поколение крестьян было до смерти замучено здесь бессмысленной муштрой и жесточайшей палочной дисциплиной.
Первую остановку сделали у деревни Муравьи. Не успели путешественники пристать к берегу, как их сразу же окружила местная детвора. Подошли и взрослые.
— Далеко ли на таких судах путь держите? — спросил коренастый мужчина в черном кителе.
Студенты привычно поведали собравшимся о своем походе. Их слушали с большим интересом.
— А вы здесь во время войны были? — в свою очередь, обратились они к пожилому мужчине в кителе.
— Да. Как оправился от ранений, так сюда и подался, — ответил тот.
— А при немцах где жили? В деревне?
— Какая там деревня! В лес мы ушли, к партизанам. А дома наши немец спалил…
— Скажите, вам о Володе Падорине что-нибудь известно? Мы по пути его могилу видели.
— Как же! Он в соседнем отряде был. Встречались. Однажды над Порожками совсем низко немецкий самолет пролетал. Володя обстрелял его. Самолет загорелся и упал в лес. Ну а в деревне нашелся предатель, Федор Кузьмин, который донес на Падорина коменданту. В Порожки сразу же прибыл отряд карателей. Володю схватили и повесили, а деревню, известное дело, сожгли.
— А предатель? Неужели этому гаду удалось потом скрыться?!
— Нет, не ушел, мерзавец, от нашего партизанского суда. Он ведь за время оккупации не одного Володю выдал…
Студенты пригласили старого партизана отобедать вместе с ними у походного костра, но он отказался, сославшись на дела.
— Не удалось мне в свое время так вот поплавать, хоть и всю жизнь на реке. Война помешала. А потом уже поздно было, да и здоровье после ранений стало не то, — сказал он на прощанье. — Давайте теперь вы за нас наверстывайте. Счастливого вам пути!
…И снова вьется меж зеленеющих холмов широкая водная дорога. Идут ушкуи вверх по Волхову. Германово, Уголки, Катовицы… Скоро Новгород.
В семь часов вечера миновали Кречевицы. Очень красиво устье впадающей здесь в Волхов реки Мсты с развалинами старинного Хутынского монастыря, разрушенного фашистами в годы войны. Тут и решили заночевать, а в город отправиться поутру и, не торопясь, подыскать место для лагеря.
Первым на берег выскочил засидевшийся в ушкуе Дружок, отряхнулся и с радостным лаем принялся носиться кругами по песку, распугивая ковылявших вдоль кромки берега чаек.
Не прошло и получаса, как к вечернему небу потянулась голубоватая струйка дыма и у костра вкусно запахло жареной рыбой и картошкой.
А речную гладь между тем продолжали бороздить моторки и прогулочные катера — новгородцы, большие любители водного туризма, выбирались после работы отдохнуть на Волхов или полюбоваться закатами на озере Ильмень. В пору белых ночей они здесь особенно красивы.
Пока путешественники ужинали, одна моторная лодка несколько раз прошла вблизи лагеря и затем, заложив крутой вираж, пристала рядом с ушкуями. Подъехавшие, а их было трое: высокий немолодой мужчина, проворный парень лет двадцати и молодая девушка — с любопытством осмотрели диковинные ладьи и подошли к костру.
Старший из них вежливо поздоровался и задал традиционный вопрос:
— Откуда плывете?
— Из Ленинграда, — ответил Володя.
— Ого! И как долго?
— Сегодня десятый день.