– И этот джентльмен, как всякому ясно видно, американец от рождения. – Она окинула Вильяма восторженным взглядом новобрачной. – Ведь я правду говорю, дорогой мой?
В мозгу оторопевшего Копперсвейта роились немые вопросы: «Не сумасшедшая ли она? Как бы то ни было, это необыкновенно приятная для него форма сумасшествия. Но нет, конечно, она в полном уме!»
Не будучи американкой, она обладала тем видом юмора, который он до тех пор считал исключительной принадлежностью своих соотечественников.
Но была ли это только шутка? Не таилось ли за этим в глубине такое же внезапное чувство к нему, какое он так откровенно выказал по отношению к ней?
В чем заключалась опасность? И насколько она была велика?
О, если бы эта опасность не стояла перед ним так явно в лице четырех угрожающе настроенных колибрийцев, он остолбенел бы от неожиданности, или же… закричал от восторга. Но сейчас не было времени ни для того ни для другого.
– Можете быть уверены, что я американец, – сказал Билли.
Свободная рука девушки медленно обвилась вокруг его шеи. Еще раз глаза их встретились. Она подняла к нему ставшее серьезным лицо.
Неужели она собирается…
Да, она собиралась, и не только собиралась, но и сделала. Как слились их взоры, слились и их уста. И это произошло на глазах у капрала и его людей!
И она хотела от него настоящего поцелуя. Билли почувствовал это при первом прикосновении. Но он почувствовал больше того: в вихре пронизавшего его наслаждения он понял, что начавшийся с обоюдного согласия обман, хитрость, порожденная опасностью, перестала быть для девушки только притворством и игрой. Ее поцелуй был искренним, он шел из души.
– Morologia!
Этим возгласом Сломанный Нос возобновил свои враждебные действия. Когда люди целуются, они забывают о времени и обо всем окружающем. Билли не знал, длился ли поцелуй секунду или час и не видел в это время никого кроме девушки. Поэтому восклицание колибрийца Билли ощутил как досадную помеху. Он оглянулся через плечо на певицу, уронившую на пол свой тамбурин.
Лицо капрала пылало яростью.
– Брак? Вздор! – заревел он.
– Ну, это мы посмотрим, – сказал Билли. – Кто вы такой, черт вас возьми, что вы осмеливаетесь явиться сюда и заявлять мне… заявлять моей жене…
Но звук собственного голоса возвратил капралу его уверенность в себе и поднял также дух его товарищей.
Он ринулся вперед, они за ним. Одну руку он положил на плечо Копперсвейту, другую протянул к девушке.
Неизвестно, является ли так называемое американское чувство юмора исключительной привилегией американцев, но зато способность молниеносного действия является чисто англо-саксонской чертой. Иногда французы также проявляют ее в высокой мере, но у всех американцев и англичан она в крови, и Билли почувствовал, как полезна она ему в этом остром положении.
Прежде чем протянувшаяся рука успела схватить девушку, Билли быстро оттолкнул ее назад. Правая его рука вмиг очутилась на столе, за которым он недавно сидел.
Графин с водой, словно по собственной воле, взлетел на воздух. Секунда – и он брякнулся о сломанный нос капрала. За ним последовала скатерть, накрывшая головы троих спутников капрала.
– К стене… держитесь ближе к стене! – крикнул Билли девушке и подтолкнул ее туда.
Предводитель нападавших рухнул на пол с глухим стуком. Копперсвейт прыгнул за высокую деревянную стойку. Перед ней толпилась расстроенная армия врагов. Он уперся плечом в стойку и изо всех сил навалился на нее.
Все произошло в мгновение ока. Тяжелая старинная стойка красного дерева оказалась вдруг весьма полезным и своевременным оружием. С грохотом повалилась она на трех стоявших перед ней колибрийцев и на поднимавшегося в это время с пола их командира.
Упавшие копошились на полу среди обломков дерева и осколков фарфора. Прежде всего оправился и вскочил на ноги их начальник.
– Идем! – крикнул Билли девушке, намереваясь пробежать с ней через кухню и выйти по черному ходу.
Капрал схватил ножку от стола, развалившегося при падении стойки. Он шатался, но все еще был опасен.
– Идем! – снова крикнул Копперсвейт. Девушка все еще стояла у стены, как ей приказал
