Салон автобуса был наполовину пуст.
Сзади доносилось беззаботное дребезжание свободных сидений.
Афик устроился прямо за спиной у шофера и, придерживая коленями полиэтиленовый пакет, протер запотевшее стекло. За окном автобуса чернели редкие деревья. Мелькали трехгранные бетонные столбы — флотские штыки, связанные друг с другом то поднимающимися, то ниспадающими линиями проводов, а на них воробьи, как узелки на веревочке… С севера выл злющий ветер — Хазри. Мокрый снег куролесил и таял на стекле. Да, видать, не очень доволен там, на небе, седобородый старик Хазр нашими делами, все гонит и гонит Повозку Вечности[8], никак над морем не остановит, конечно, что с нас возьмешь, если даже святые американскими сигаретами спекулируют.
Трасса была словно натертый паркет, и машина шла ровно, водитель скоростей почти не переключал, а кое-где даже сбрасывал на нейтралку, экономя бензин.
Внизу, под самым окном, прилепился «Жигуленок». Рядом с водителем новенькой легковушки уютно расположилась женщина. Лица ее не было видно, только расстегнутый лайковый плащ, клетчатая юбка и красивые колени — колени домашней женщины; сейчас они были сдвинуты, а вообще, наверное, такие податливые, жаркие. Наверное, она легко зачинает и умеет рожать… Он представил себе, что эта женщина Джамиля, а за рулем сидит он, благополучный такой, мужчинистый, и тут же, прерывая его воображение, «Жигуленок» набрал скорость, оторвался…
Клонило в сон.
Иногда он поднимал горячие веки и, чтобы не уснуть, вглядывался в кабину шофера.
Бордового цвета бахрома с кисточками монотонно раскачивалась над лобовым стеклом, где дугой восходила черта безотказной работы дворников, и уже сквозь эту чистоту — даль, куда не дотягивался свет фар — темное будущее дороги. На раме, делившей стекло на две части, кустарно расцвеченный портрет Сталина — отчаянная попытка если не вернуть, то хотя бы приблизить «вождя народов» к нашему времени. Рядом картинки из индийских кинофильмов с неизменным букетиком чайных роз на слегка закругленном уголке. Большое зеркало внутреннего обзора с выгравированным на далеком арабском: «Спаси и сохрани». А вот эту здесь он никак не ожидал увидеть. Сбоку, на самом краю жизни всех фотографий, ему грустно улыбалась интеллигентная Роми Шнайдер, неизвестно как попавшая в эту компанию. Грустная-грустная рабыня на пестром восточном рынке.
Он перевел взгляд и с интересом посмотрел на спину водителя, сутулую, кряжистую, на багровую, в складках, шею, на сломанные борцовские уши, обгрызенные, как шляпки грибов, и почти без мочек… левой рукой он уверенно вел машину, а правой подгребал и считал мелочь, причем медь откладывал в сторону.
«Нет. Не он. Сменщик, наверно. Этот бы не повесил».
Полиэтиленовый пакет съехал с коленей.
Лунатическим движением он подхватил его, положил рядом с собой на сиденье и оставил на нем руку. И вспомнилось точно такое же движение много-много лет назад, причем, надо же, он тогда тоже ехал в Сумгаит и тоже к Джамиле, только стояло лето, август и вместо полиэтиленового пакета его рука охраняла сумку с роликовыми коньками. Они катались с Джамилей вокруг дома ее бабушки, а потом у нее отлетело колесико на коньках… Он предложил ей свои, но она наотрез отказалась, и они впервые поссорились тогда и помирились — аж когда кончились каникулы — в школе.
Он привалился к стеклу. Оно было холодным, влажным и на время отогнало сон.
Позади него, приговаривая нежным плюшевым голосом, кто-то чистил апельсин, потом высмаркивал нос очень нетерпеливому ребенку.
Запах апельсина ярким красным пятном залетел в дремоту, смешался с едким серным (точь-в-точь таким же, как на станции метро «С. Шаумян»), уже вовсю шедшим со стороны Сумгаита.
Автобус въехал в город-спутник.
Когда уже почти подъезжали к автовокзалу, водитель вдруг резко затормозил.
Агамалиев разглядел тень человека, проскочившую перед самым носом автобуса. Тень держалась руками за голову и что-то кричала, пока не скрылась во мгле. Автобус едва успел тронуться, как перед ними опять кто-то замелькал, и опять пришлось притормаживать. А потом Афик увидел человека на асфальте. Человек лежал, раскинув руки, в темной густой луже…
