— Салам алейкум, — заглянула в комнату Лейла-ханум. — Ильда бир дэфэ гелирсян. Нэ учун? Нэ олуб?[14]
«Ну вот, — подумал Афик, поднимаясь с кресла в знак приличия, — ведь знает же прекрасно, что я на азербайджанском плохо разговариваю». И решил ответить непременно на русском. Сказал, что в делах весь, что времени нет. А она ему: «С ногой что?» И пришлось по новой плести чушь про подиум и стенд…
— Вагиф, что вы едите?! Вагиф, ну там же обед в холодильнике стоит— да-а.
— Просто хотели мальчишник себе устроить.
— Так… я сейчас… пойду обед вам разогрею. Вагиф, сен меним джаным, сними-да этот халат, переоденься-да, неудобно. — Сверкая бриллиантами и золотом, она подошла к креслу, в котором сидел отец, потянула его за рукав халата.
Афик заметил черное пятнышко на ее щеке, в том месте, где когда-то была таких размеров бородавка, что в пору было ей имя дать.
«Надо же, как мадам следит за собой».
— Вагиф, ты мне обещал из этой… как ее? драхмы кулон сделать, — закокетничала она.
— Сделаю-сделаю, цепочку только старинную найти надо.
— Ну так найди. — И она вышла.
«А, так вот почему отец эту монету отдельно от других держал в ларце. Значит, Лейла-ханум на груди будет носить Антиоха». И как это часто бывает, если один зевнет, то и другому хочется, Афик решил, что и он вправе что-нибудь попросить у отца — например деньги.
— А что, художникам-оформителям уже денег не платят? — осведомился отец.
— Ну я же сейчас из-за ноги не могу работать. Я верну…
— Двадцать пять тебя устроят?
«Ну вот, он уже и торгуется».
Афик кивнул. А что делать. Если у Майкиной матери не продадутся книги, двадцать пять рублей на мелкие расходы тоже не так плохо.
Отец запустил руку поглубже в ларец, вытащил деньги, отсчитал… пятьдесят!
— Вернешь, когда ПТУ закончишь. После первой получки.
Сели опять на кухне. Включили свет — бра над столом.
Сначала отец спросил ее, что она будет пить, а потом, когда Лейла-ханум ответила, что ничего («ни сухенького», ни «крепенького») и ему уже больше тоже не советует, отец поцеловал ее в ту щеку, где когда-то, казалось, так крепко сидела бородавка, и сказал:
— Ты сегодня очень хорошенькая… то есть на все сто…
И возникла пауза. И прервал ее сам же отец. Рассказал Лейле-ханум, что Афик собирается уезжать в Москву.
— А я бы ни за что из Баку не уехала, — сказала она.
За окном было темно. Море сливалось с небом. Мигал маяк на острове Нарген…
Пора было уходить.
Во дворе Афик выкурил две сигареты подряд и только потом, сопротивляясь сильному ветру, пошел к автобусной остановке.
