— Мэри Толедо, — перебила его брюнетка. — Рада познакомиться с вами, старший инспектор Белофф. Наслышана и всё такое прочее.
— Общения не состоится.
— Неужели, я не похожа на проститутку?
— Нет, к моему великому сожалению, — смачно сплюнул под ноги Тим. — По глазам видно. Да и по манере говорить. Да и по прочим характерным ухваткам… Потише мычи, зараза! — рыкнул — между делом — на несчастного таксиста, всё также сидевшего у стены. — Разговаривать, гнида, мешаешь…
— Значит, я, по вашей личной градации, отношусь к четвёртой категории женщин? То есть, к потенциальным шлюхам?
— Получается, что так. К моему большому сожалению… А ты, мисс Вылкаст, ещё — ко всему прочему — и трепло кукурузное. Не ожидал, право слово.…Всё, симпатичные дамы. Разговор закончен. Вынужден…
— Стоп, Белофф, — в очередной раз перебила его черноволосая красотка. — Пора заканчивать этот дурацкий и совершенно несмешной спектакль. Время поджимает… Итак, я прихожусь родной правнучкой фрекен Хелене-Анне Ларсен. Правда, только сегодня нашла свою знаменитую родственницу и познакомилась с ней. Даже толком — из-за ваших мутных дел — и поговорить не успела… Что такое, Брут? Молчишь, не ругаешься, выражая тем самым полное недоверие к вышесказанному?
— Не ругаюсь и не выражаю, — вежливо улыбнувшись, подтвердил Тим. — Потому что верю. Я вспомнил, где уже сегодня видел точно такие же светло-голубые глаза… Что же, рад за фрекен Хелену. Теперь она больше не одинока. Искренне рад.
— Это в корне меняет дело?
— Безусловно. И переходим на «ты».
— Замётано… Значит, я уже не отношусь к четвёртой категории — по градации брутального старшего инспектора Белофф? А к какой тогда? К первой? Ко второй?
— К полуторной, надо думать.
— Большое спасибо, — надменно усмехнулась Мэри. — Польщена… А теперь, Брут, подвинься. Осмотрю мычащего дяденьку. Я, видишь ли, являюсь дипломированным врачом. Специализация — психиатрия. Правда, практики давно уже не было. Но, всё же…
Минут пять-шесть провозившись с приболевшим таксистом, она объявила:
— Принципиально — ничего страшного, убийственного и фатального. В том смысле, что процесс вполне даже обратим.
— А диагноз-то какой? — не преминула уточнить (латышка, как-никак), дотошная Илзе.
— Глубокая депрессия, обусловленная спровоцированным психозом. Временное помешательство рассудка, если говорить по сути.
— Временное? Это как?
— Объясняю. Если сейчас на больного продолжить орать дурным голосом, топать ногами и без устали рассказывать о безобразных пытках, то его болезненное состояние, непременно, усугубится. То бишь, пациент вполне может стать сумасшедшим уже на постоянной основе. Если же данного дяденьку поместить в полный покой, да под надзор опытных врачей, да вколоть соответствующих успокоительных препаратов, то он, век на круизных судах не кататься, очень быстро пойдёт на поправку… Правда, возможны и побочные негативные последствия-эффекты. Например, в виде частичных провалов памяти, локального заикания и хронического недержания мочи… Ещё будут вопросы?
— Может, стоит того…, — виновато вздохнув, замялся Тим. — Ну, позвонить в местную медицинскую службу?
— Обязательно позвоним, — заверила Мэри. — Только чуть попозже. А сейчас я предлагаю незамедлительно покинуть данный переулок. Во-первых, крайне нежелательно, чтобы нас засекли рядом с этим мычащим телом. Какой в этом прок? Правильно, абсолютно никакого… Во-вторых, на двадцать три пятнадцать назначена встреча с потенциальным злодеем, а нам ещё надо немного пошептаться-посовещаться.
— Встреча — с потенциальным злодеем?
— Ага, с ним самым. Всё, шагаем. Поговорим по дороге…
Они, сделав быстрым шагом небольшой полукруг по городским переулкам, выбрались на одну из центральных (главных), улиц Лонгьира. На, заметьте, пустынную и практически безлюдную улицу.
Только с разговором-совещанием, увы, ничего не получилось: зажглись, вспыхнув одновременно, уличные фонари (двадцать два ноль-ноль, пора), и тут же — словно бы по чьей-то незримой команде — улица заполнилась разнообразным народом: и несуетливыми местными жителями, и шумно-беспечными туристами.
