– Смешно, – продолжал жених, – смешно и глупо участвовать в ваших обрядах!.. Посыпать зерном жениха и невесту… Разламывать калачи над их головами… Платки, полотенца, кольца, дары и подарки; сюда же еще посаженый, друзья жениха, подружки невесты, дружки или дружки?., шаферы или шафере, или наконец просто шаферы?! И среди особо приглашенных, конечно, тетушка Кира, она напомнит, как лечила меня в детстве от лихорадки и от ангины?… Прин-ци-пи-ально!.. Слышите, повторяю, мы с Ниной прин-ци-пи-ально не хотим свадьбы!..
И здесь Никанор, как мог, осадил его:
– Пожалуйста… ваше дело!.. не надо… но только… хочу спросить у тебя: где ж ты думаешь жить дальше?
– Как это где? Тысячи раз говорил: квартиру мне дают на работе!..
«Он либо дурак, либо сроду так… либо нас круглыми дураками считает! – думал Никанор. – Ладно, я готов потерпеть… Он пока молодой и здоровый, как бык, – стало быть, умный… Ничего, мало ли кто записывал нас в идиоты? А теперь вот и наш племянник любимый куражится… ему, видишь ли, прин-ци-пи-альность не велит свадьбу играть!»
– В последний раз спрашиваю, где ты думаешь жить, парень?! В лесу или среди людей?! А ну, со всей своей принципиальностью говори!.. – крикнул Никанор.
– Что ты хочешь этим сказать? – захлопал глазами племянник. – Что-то я не понимаю тебя…
А мать его со своего места пролепетала:
– Тудор, дорогой… может, вы передумаете…
– Ах, оставь, мама, – устало ответил жених. – Поздно думать о свадьбе, когда у невесты уже четвертый месяц беременности… о пеленках самое время подумать! – И вдруг, неизвестно чему возмутившись: – Или ты думаешь, что я пьяный?!
Отец невесты медленно, с достоинством поднялся со стула. Сказал мягко жене, сознавая всю безнадежность своего положения:
– Пойдем, дорогая, домой… – И к дочери, поглядев па нее через силу: – Вставай… поднимайся… – И обратившись не то к Никанору, не то к матери жениха, чуть слышно добавил: – Простите нас… мы не знали, что… невеста у нас…
Может быть, он собирался сказать «порченая», но сдержался, и правильно сделал!.. Ведь по всем старинным понятиям жених имел теперь полное право отказаться от брака. Более того, мог на все село ославить невесту, так что никто и никогда не возьмет ее замуж. И в данном деле совершенно не важно, что он главный виновник, ибо такова уж его доблесть мужская; а достоинство и доблесть невесты, что бы там ни было, но оставаться девушкой до свадьбы!.. Теперь вся надежда у тестя была на сознательность жениха, ведь ему, слава богу, «глубоко плевать» на все дедовские обычаи?…
«Вот ведь он, – думал тесть, – не взял назад свое слово? Соглашается жить с невестой и даже обещал расписаться после рождения ребеночка… Господи, только бы обещанья не нарушил!..»
А с другой стороны, тесть подумал-подумал и успокоился: «Нина моя – самостоятельная, работящая девочка… воспитательница в детском саду. Сама родит – сама выкормит, а мы ей чем можем – поможем… поднимем на ноги внука!.. И никто ей не нужен… Сколько их, в нашем селе, оставалось сиротами? Сам рос сиротой – и ничего, получился…»
И опять же, посмотрев на них и даже залюбовавшись: «Ах, какая славная пара!», – тесть думал: «А они, пожалуй, крепко любят друг дружку… Уж пускай без свадьбы живут, по своим дурацким законам! Каждый по-своему с ума сходит…»
В этот самый момент подала голос бабушка жениха. Собственно говоря, не то чтобы подала голос – заголосила, как по покойнику:
– О-ох!.. позор на мою старую голову… о-о-ох!..
– Обождите, что с вами, что здесь происходит? – пискляво заверещала жена Никанора. – Ведь мы с вами живы-здоровы, никто не умер, дорогие товарищи?! – обратилась она к семейству невесты, потом к жениху обратилась: – Ты что делаешь, а, не видишь? Дорогих людей выгоняешь из дому. – И начала зачем-то развязывать косынку на шее, как если бы сейчас собиралась броситься в воду. – Тудораш, а ну отвечай: свадьба это у тебя или цирк? А ну решай – цирк или свадьба?!
Мать невесты молча плакала.
Мать жениха плакала вполголоса…
Бабушка – в голос:
– А ведь я… когда умру… никто даже «ох» не вымолвит… возьмут меня и выбросят, словно падаль, на свалку!..
