— Значит, вы там все разведайте и доложите мне!
Ларсон снова накачался бесплатной водкой и сам отправился во дворец добывать подводу и бог весть что еще.
— Значит, желаю успеха у Зефы, как говорится! — крикнул ему вдогонку Рикс. Ему очень хотелось под каким-нибудь предлогом явиться во дворец, чтобы позлить Ларсона, но пошел он все-таки к енотам и сразу натолкнулся на зачинщиков беспорядка: два самца, старый и молодой, боролись за расположение самки. Молодой кусал и царапал решетку, пускал слюну, бесновался, старик просунул лапу сквозь прутья и когтями впился ему в нос. Риксу пришлось палкой разнимать их. Молодой самец с окровавленным носом, жалобно повизгивая, катался по своей берлоге. Рикс окрестил молодого енота Робертом. Старый енот, Ларсон, долго еще сидел и караулил. Он успел завоевать себе неспокойствие победителя.
Графиня прислала запрос, по-прежнему ли воздух вокруг дворца испорчен миазмами с фермы. «Все еще воняет», — отвечал граф.
Граф Каройи рыскал по округе, возвращаясь домой, немедленно снимал спортивный костюм и приказывал нести его на ферму. Его видели в Кобурге и в Мюнхене активно устраивающим свои дела.
Работники фермы смеялись, когда Ларсон объявлял: «Значит, его сиятельство, возможно, наверняка приедет, и слава богу, как говорится».
Когда граф вернулся, лицо у него было опухшее, под глазами синяки. Он смотрел на серебристых лисиц, но не видел их.
Два дня граф проспал, затем пошел в конюшни, навестил Зефу в манеже и долго смотрел, как она легким прикосновением хлыста заставляла ложиться его рыжего английского жеребца. Он не узнавал своего коня, хвалил Зефу и заслужил ее довольный смех, благодарный смех «на публику». У графа раздувались ноздри, он что-то чуял в воздухе и вечером пожелал отправиться с Зефой на верховую прогулку.
Самец южноамериканской нутрии освоился на новом месте. Он становился на задние лапки и через проволочную сетку пытался подглядывать за похотливыми самочками. Инстинкт размножения проснулся в нем.
Рикс под присмотром Ларсона покрывал ольховыми ветками загородки, в которых жили нутрии, и настроение у него было отличное. Дороги занесло снегом. Худо тому, кто топает по ним в тонких башмаках! Рикс жалел почтальона и смотрел ему вслед, хотя тот до сих пор не принес письма, которого он ждал.
Два всадника галопом скакали по холмам: впереди Зефа на своей арабской кобыле, за нею граф на английском жеребце. Снежное облако, белый беличий хвост крутился позади всадников. Рикс смотрел на снежное облако, смотрел, как оно крутится и блестит. Не будь он Роберт Рикс, если он пялился не на облако.
— Неплохо ездит графиня, — сказал он.
Ларсон рукавом куртки смахнул слезу:
— Это Зефа, к сожалению, как говорится.
Вечер в овчарне. Керосиновая лампа скрадывает убогость его угла. Желтоватый круг света на буковой столешнице, кроме его рук, ничего не видно. Руки выпиливают рамку из березового дерева. Из бумажника «под кожу» он вынимает газетную вырезку, фотографию, помещенную в «Рур-анцейгер». На фотографии можно разглядеть его самого. На ней снята демонстрация безработных. Он не один ходил на демонстрацию. Рядом с ним идет та, которую зовут Ханни, справа идет тот, кого зовут Вальтер. Позади них другие, из союза молодежи.
Что за тщеславное намерение повесить фотографию в березовой рамке над своей койкой? Тщеславие? Нет. В помутневшем карманном зеркальце он мог добыть сведения о степени износа некоего Роберта Рикса. Значит, он вставляет в рамку газетную вырезку из-за этой Ханни? Не только из-за нее. Ему казалось, что в то время он вместе со всей этой молодежью был необоримой силой.
Потом они приступили к забою нутрий. Ларсон плевал им на нос, успокаивал их и отправлял в убойный зал многих племенных зверьков. Клетки опустели, и входы в берлоги зияли, как дыры, через которые вырвали души зверей.
За холмами, там, где начинались леса, граф любил иной раз проехаться шагом. Хорошо дышать лесным воздухом! Он рассказывал охотничьи истории, дурачился, лаял, как барсук, и похвалялся неслыханными удачами: как-то ему случилось одним выстрелом уложить двух зайцев! За неимением других спутников он похлопал Зефу по плечу. Зефа и бровью не повела.
