В кафельной печке трещали буковые поленья; пахло печеными яблоками и потом разгоряченной Зефы. Уют не без изъянов. Зефа выплевывала на пол яблочную кожуру. Рикс спросил об ее последнем турне по Франции. Она мало что знала. Во Франции — как везде, работала, скакала на лошади, репетировала; жили в фургоне, ставили цирк, разбирали, ехали дальше.
— Как живут пролетарии во Франции?
— Пролетарии?
— Люди вроде нас с тобой, неимущие.
Зефа не считала себя неимущей, у нее была кобыла «крашивая-прекрашивая», у нее был цирковой номер, и она работала над новым, «крашивым-прекрашивым», — неплохое имущество.
У ворот фермы его поджидал Ларсон:
— Значит, долго вы ходили, как говорится.
Сонное дыхание сотен овец. Писк мышей, снующих в поисках зерен. Рикс без сна лежал в своем углу на мешке с соломой. Далеко за окном были дороги, по которым он бродил когда-то. Он подумал о Зефе, о женщине из странного, неведомого мира. Потом стал думать о другой, о Ханни, ткачихе с быстрыми пальцами, жизнерадостной, хотя и безработной. Он сбежал от нее, не хотел просто «поиграть» с нею. Ребенка они себе позволить не могли.
Зима оборачивалась к людям теплой стороной. Куда ни глянь — капель, таяние. Норкам пора было расставаться с жизнью. Они умирали на электрическом стуле, по-американски. Это орудие смерти смастерил заведующий фермой Ларсон. Принцип он слямзил на Аляске.
Служитель с «чертовой метой» летом радовался цветущему здоровью молодых норок. Зимою убивал их. Заведующий Ларсон вводил им в анальное отверстие короткое шило и брал в руки изолированный прут, свою волшебную палочку. На одном конце его имелась кнопка, на другом — неизолированное колечко. Ларсон приближал его к изящной мордочке норки. Норка хватала его зубами. Ларсон нажимал кнопку на палочке. Цепь тока замыкалась. Контрольная лампочка удостоверяла смерть норки.
Но зверьки мстили и после смерти. Когда с них сдирали шкуру, их железы выделяли жидкость, зловонием напоминавшую засохшую кошачью мочу. Это зловоние струилось из двери убойного зала, облаком стояло над домом заведующего, над фермой, клетками и вольерами. Другие обреченные на смерть норки воспринимали эти физиологические сигналы своих сородичей и кружились за проволочной сеткой, как часовые механизмы, в которых вот-вот лопнет пружина. Работники фермы дожидались благоприятного ветра. Когда он задувал, белый дворец тоже окутывало облако вони, и слабонервная графиня уезжала.
Работники надевали марлевые маски, пропитанные мятным маслом и другими благовониями, но норочьи железы быстро справлялись с ароматическими веществами, созданными человеком, то есть попросту гасили их. «Значит, его сиятельство больше не продает племенных зверей, был и есть демократ, как говорится, десять бутылок водки для работников!»
Работники одурманивали свои обонятельные нервы алкоголем, покуда нож не начинал жить собственной жизнью. Надрезы на задах у норок становились неровными, урожай был под угрозой гибели. Заведующий Ларсон давал отдых своим подчиненным и отправлял по домам ропщущих рабочих, которые хотели убой превратить в праздник. Окутанные зловонием, расходились они по своим домишкам, и умерщвленные норки карали уже их жен и детей.
Рикса опять послали во дворец за подводой для норковых шкурок. Зефа возилась с подставкой для своей трапеции. Ее надо было укрепить на широкой седельной подушке. Подставку, тяжелую и нескладную, изготовил графский кузнец. Рикс помогал Зефе пригонять штанги к пазам. Они орудовали напильником и рашпилем, свистели, ругались, и Рикс решил, что из удивительной Зефы может получиться отличный и надежный товарищ.
В кучерскую вдруг вошел Ларсон, смахнул слезу с глаза и снял свою тетеревиную шляпу. Ларсон в праздничном костюме. Норочью вонь он оставил на ферме, сейчас от него разило водкой, и он икал. Ларсон неодобрительно смотрел на Рикса, подпиливавшего штангу. Он хотел поговорить с Зефой «в одиночку, как говорится». Стараясь подавить икоту, уселся в потертое кожаное кресло, вздыхал и в конце концов пересидел Рикса.
Ларсон натянул проволочную сетку между Риксом и Зефой. Во дворец Рикса больше не посылали. На следующий же вечер ему поручили работу в енотовом вольере. У енотов была зимняя спячка, но вдруг они забеспокоились.
