— Черт возьми! Угадать довольно легко: гуси посидели и улетели, а вам не удалось убить ни одного! — со смехом сказал судья, чтобы подзадорить Баренса.
— Вовсе нет! Гусей были тысячи. Когда они опустились на землю, то такой массой навалились на мой шалаш, что разрушили его совершенно, загасили зажженный мною огонь и чуть не задавили меня самого. Не имея возможности схватить ружье, я вытащил из-за пояса нож и стал наносить им удары направо и налево. Птицы сообразили, что попали в довольно скверное положение, но было уже поздно. Я успел переколоть всех, находившихся поблизости, раньше, чем они успели опомниться и криком предупредить товарищей о грозящей опасности. Когда наконец остальная стая поднялась на воздух, вокруг меня валялся на земле пятьдесят один гусь и пятьдесят восемь голов!
— Это каким же образом? Ведь получается, что оказалось на семь голов больше, чем тел. Куда же девались тела птиц от семи лишних голов?
— Я отыскал их чуть позже. Представьте себе, стая была так велика и летела так плотно, что на своих крыльях живые гуси на довольно порядочное расстояние, шагов за сто, отнесли мертвых в сторону. Теперь, Геккер, история кончена, и вы можете топать на свое соленое болото!
— А вы мастер рассказывать небылицы, Баренс, — сказал судья, — право, виртуоз!
— Небылицы? Да какого же черта вы всегда слушаете их с разинутыми от удивления ртами, если знаете, что я рассказываю неправду?! Нет, ей-богу, не стоит больше вам ничего рассказывать. Так где наш виски?
— Его только что принесли и как раз во время. Оно поможет нам проглотить рассказанную вами историю, Баренс! — сказал Куртис. — Теперь я в свою очередь расскажу, что случилось со мной прошлой ночью. Предупреждаю, что это будет чистейшая правда! Чего вы ухмыляетесь, Баренс?
— Да знаете ли, я никогда ни начинаю рассказов с такими предисловиями и никогда заранее не стараюсь уверять слушателей, что мой рассказ чистейшая правда. Делать так, значит наверняка возбуждать ненужные сомнения у своих слушателей. Возьмите себе это за правило, Куртис! — наставительно сказал тот.
— О, вам-то это, действительно, ни к чему, — с улыбкой сказал судья, — потому что все ваши истории, с предисловием ли они, или без, имеют одну и ту же оценку у слушателей. Рассказывайте, Куртис, не смущайтесь. Да не забудьте оставить немного виски, чтобы промочить горло во время рассказа.
— Вчера вечером, — начал Куртис, — я шел по берегу Литл Джена, отыскивая свиней, которые, по словам Баренса бродили в этих местах, тех самых свиней, при поисках которых мы наткнулись на труп Гитзкота. Несколько раз, бродя по лесу, я встречал кабаньи норы, но ни разу не видел их обитателей. Наконец, когда совершенно стемнело, я заметил, что в чаще деревьев что-то шевелится и, представьте мою радость, увидал там старую свинью с десятью поросятами. Одиннадцатого, вероятно, съели хищники. Как только я заметил, что свинья носит метку своего хозяина — отверстие на правом ухе и рассеченное левое, — я высыпал перед ней из захваченного предварительно мешка маис и постарался отыскать на ночь удобное местечко, так как знал, что теперь, в такую темень, ничего нельзя больше предпринять. Признаться, я не очень-то люблю болота возле Литл Джена. Они и сыры, и неудобны, не говоря уже о тучах всяких жужжащих и кусающихся, и жалящих насекомых, висящих над болотом. После долгих тщетных поисков местечка посуше, я нашел наконец таковое. Там я развел костерок и улегся на землю. Собак со мной не было, поскольку я боялся испугать свиней и не собирался охотиться. Усталость была так велика, что я почти тотчас же заснул. Сколько времени я спал, не знаю, так как чаща была настолько густа, что невозможно было разглядеть звезд. Вдруг я проснулся от какого-то странного предчувствия. Мне казалось, что кто-то приближается к тому месту, где я лежал. Я тотчас же приподнялся и насторожился, потом, тихонько зарядив ружье, навел ствол в сторону, откуда мне послышался шум, и стал ждать. Все было тихо; я решил, что все это мне пригрезилось во сне, и опять улегся на землю. Признаюсь, я чувствовал себя неважно. Неужели, думал я, мне придется иметь дело с пумой? Это ведь вполне могло случиться, а в такую темень да без собак трудно было что-нибудь поделать с хищным зверем. Несколько мгновений я колебался, потом как будто опять услышал неясный шум. Сдернув платок, которым прикрыл лицо от комаров, я почувствовал, что около меня стоит какое-то живое существо, теплое дыхание которого я ясно ощущал на лице. Сквозь легкий ночной полумрак, окутывавший меня, я различал какой-то темный силуэт, склонившийся надо мной. К моему великому удивлению и страху, наклонившееся надо мною существо оставалось неподвижным. Я прислушивался теперь несколько успокоенный тем, что это не могла быть пантера, так как в противном случае я был бы уже мертв. В то же время я терялся в догадках, что это было за существо. К несчастью, мне нельзя было даже вытащить нож, заткнутый у меня за поясом, чтобы защищаться от врага, сражаясь с ним, как подобает порядочному охотнику, грудь с грудью. Итак, я неподвижно, как труп, лежал без движения на земле, пристально вглядываясь в наклонившуюся ко мне черную фигуру, глаза которой так и светились в темноте. Вы знаете, я не из трусливого десятка, но, признаюсь, в эту минуту дрожал как лист, до такой степени был напуган, и любое животное могло бы безнаказанно напасть на меня.
