На втором этаже офицер задержался, окинул взглядом пустой холл, потом посмотрел на Малыша. Малыш молча направился к дивану, стоящему в углу, на ходу вынул из нагрудного кармана карандаш, задумчиво погрыз его кончик, потом достал из сумки сверток и вложил карандаш в него. Он вернулся к обер-лейтенанту уже без свертка, и они стали подниматься выше.
На третьем этаже тоже царила тишина. Тяжелые темно-коричневые портьеры, закрывавшие вход в зал, были плотно задвинуты. Обер-лейтенант развел их небрежным жестом.
Пробившийся в зал сквозь зашторенные окна солнечный луч освещал богато и строго сервированные столы, хрустальные вазы на них и безвкусные старинные, написанные маслом портреты на стенах. Обер-лейтенант задержал свой взгляд на единственной достойной внимания картине - знаменитой гравюре Дюрера "Голова девочки", шире раздвинул портьеры и вошел в зал.
Проходя между столами, офицер внимательно изучал сервировку, словно хотел убедиться, достаточно ли хорошо подготовлено все для обеда. Он пощупал пальцем вложенные в стакан салфетки из гофрированной бумаги, и губы его дрогнули в мгновенной озорной усмешке.
- Малыш! - громко позвал он. - Мне не нравятся эти салфетки. Они какие-то шершавые.
Малыш изумленно открыл было рот, но офицер сам подошел к нему и извлек из его сумки объемистую пачку бумаги.
Они быстро заменили салфетки на всех столах и покинули зал, наглухо задвинув тяжелые портьеры.
- Тебе не нужно помыть руки перед обедом, Малыш?
Солдат кивнул головой. Щека его уже не дергалась.
- Кажется, в конце коридора, - сказал обер-лейтенант.
В конце коридора на одной из дверей висела табличка с надписью: "Только для офицеров".
Обер-лейтенант и Малыш посторонились, пропуская выходящего из уборной сухощавого, сутулящегося при ходьбе эсесовского майора, козырнули ему и исчезли за дверью.
Майор хотел было остановить солдата и напомнить ему о надписи на табличке, но раздумал: слишком много у него, Отто фон Шульца, дел в этом гнусном городе, чтобы тратить драгоценное время на разговоры о дисциплине. Да и, в конце концов, что он такого сделал - этот белобрысый солдат? Бывает и хуже... Вот, к примеру, вчера, в первый раз выехав в город, он увидел двух солдат, разговаривающих на перекрестке с несколькими жителями. Фон Шульц остановил машину: "Вы из какой части?" - "Из отдельного горнострелкового батальона. Патрулируем". - "О чем беседуете?" - "Да вот Ганс - кровельщик по профессии; так решил порасспросить, как у них тут выделывают цветную черепицу". - "А вы тоже кровельщик?" - "Нет, я настройщик роялей".
Пришлось на сутки отправить на гауптвахту и кровельщика и настройщика, чтобы знали впредь, как надо нести патрульную службу. А сколько сейчас в армии таких, как они! Однако не время переучивать этот тупой сброд: ходят, стреляют, подыхают - и ладно. Фон Шульцу нужно беречь себя для более серьезной миссии. Майор вошел в зал с низким потолком. У стойки несколько офицеров тянули перед обедом вермут.
У выхода на балкон стоял старый полковник с багровой шеей и неестественно выпяченной грудью. Он аккуратно обрезал ножничками кончик сигары.
Шульц достал зажигалку и поднес к сигаре огонь.
- Благодарю, - хмыкнул полковник. Он ценил проявление почтительности к себе в любых формах, от кого бы она ни исходила. Полковник, правда, недолюбливал полицейских, а охранные части, к которым, судя по нашивкам, принадлежал этот майор, были, по мнению полковника, частями полицейскими. Но почтительность всегда приятна...
Он пристальней взглянул на майора. Брови его чуть поднялись:
- Фон Шульц?..
Шульц слегка, с достоинством поклонился.
- Хм... - ухмыльнулся полковник. - А я ведь помню вас еще безусым кадетом. Мы виделись, если не ошибаюсь, в имении вашего отца. Зрительная память редко мне изменяет.
Шульц снова отвесил легкий поклон: да, все это вполне возможно,
- Давно в Триесте? - поинтересовался полковник.
- Только что прибыл.
- С чрезвычайными полномочиями?
- Нет, всего-навсего специальным помощником начальника гестапо по обезвреживанию партизан в округе.
- Что же, желаю успеха! - полковник снисходительно похлопал его по плечу. И добавил без всякой связи: А ваш покойный отец прекрасный был генерал, м-да, прекрасный!
