В настоящую минуту разбойники были пешими. Идти разыскивать лошадей, убежавших с перепугу, было невозможно; только случайность могла натолкнуть их на пропавших животных, да, наконец, их пеших могла бы заметить погоня, и тогда, как ни плохо бегают раскормленные казачьи моштаки (так оренбуржцы называют своих приземистых лошадок), но уйти от них пешему в открытой степи было немыслимо даже для вороватого, изворотливого барантача. Кроме всего этого, их страшно стеснял Батогов, и они не раз уже злобно и подозрительно поглядывали на эту помеху.
— Ну, так как же? — сказал узбек.
— Яман! — произнес тот, кто был в сторожах, и даже свой малахай шваркнул об землю.
— У, проклятая собака! — выругался тот, кто рассказывал о живучести русских, и ткнул каблуком сапога в спину пленника.
— Я-то чем виноват? — простонал Батогов. Острый окованный каблук угодил ему как раз между лопаток, и заныла без того уже наболевшая спина несчастного.
— Ты чего же это бьешь-то его? — сказал Сафар. — А потом на себе что ли потащишь?
— Была охота!..
— То-то; ну, так и не тронь: ведь не твой.
— А то чей же?
— Чей? Там разберут, чей.
— Ну, да что спорить... Так «стали точить ножи...» — рассказывай, Сафар, все равно уже...
— Светать начинает, — сказал узбек. — Что же, как: мы тут, что ли, просидим день-то или пойдем дальше?
— Как пойдешь-то пешком: увидят не уйдешь. А мы лучше ночью.
— Ничего, пока камышами и днем ладно.
— Много ли камышами? Тут сейчас и степь.
— А Аллах-то на что!..
— Ну, пожалуй, идем.
— Эй, ты! — крикнул узбек Батогову. — Можешь идти, что ли?
— А вы бейте больше, тогда я совсем лягу, — отвечал Батогов все еще под влиянием полученного толчка.
— Ляжешь — зарежем.
— Да режьте, черт вас дери! Мне же лучше: по крайней мере, конец разом.
— Да, говори, а до ножа дойдет — запоешь другое!..
Батогов поднялся с земли и покачнулся; ближайший джигит поддержал его за ворот рубахи. В таком положении он спустился с песчаного бугра. Ноги, отдохнувшие за ночь от тугих перевязок под брюхом лошади, ступали неровно, но уже хоть сколько-нибудь могли служить Батогову.
— Пойдет! — сказал узбек, оценив одним взглядом шаткую походку пленника.
Барантачи подтянули свои шаровары, сняли сапоги и привесили их сзади к поясу. Босиком было много удобнее идти, чем на этих дурацких каблуках, совсем уж к ходьбе неприспособленных. Батогову связали сзади руки покрепче, а конец этой веревки один из барантачей привязал к себе; он же высвободил свою плетеную нагайку с точеной ручкой; может, подогнать придется при случае...
Партия тронулась, оставляя по левую руку беловатую полосу рассвета.
Туман стлался низко, и когда бандиты поднимались на какое-либо возвышение, то головы их виднелись довольно далеко и исчезали из вида, когда они снова спускались в более низменные места.
Эта вереница человеческих голов в остроконечных, рогатых шапках словно ныряла в беловатых, колеблющихся волнах утреннего тумана.
Темные массы развалин Чардары остались сзади. Камыши все еще были очень густы. Местами попадались выгоревшие пространства; они давно были выжжены и сквозь черные остатки обгорелых стеблей уже пробивалась сочная, молодая зелень новых побегов.
Босые ноги, непривычные к ходьбе, вязли в сыпучем береговом песке или скользили по жидкой солонцеватой грязи полувысохших затонов. Путешественники ворчали и ругались, когда им приходилось, при неосторожном шаге, накалываться на острые камышовые стебли или путаться в волокнистых корнях прибрежной растительности.
Все были в самом скверном расположении духа.
Скоро стало совершенно светло. Туман, покровительствующий беглецам, рассеялся под влиянием косых лучей восходящего солнца; слегка волнистая линия горизонта, развертываясь все далее и далее, открывалась перед глазами.
— Ну, теперь смотри в оба, — предостерег сзади всех идущий узбек.
Стал и Батогов «смотреть в оба», не увидит ли чего-нибудь утешительного.
Проведенная на отдыхе ночь, во время вчерашнего бега измученные большими переездами лошади барантачей, которые не могли идти так скоро, как свежие, застоявшиеся кони казаков, и ходьба пешком — замедлили побег барантачей. Если бы даже погоня и замедлила в городе с неизбежной в подобных случаях канцелярской процедурой в сборах, то она все-таки имела время «стать (как выражаются) на хвост» барантачам. Последние тоже хорошо знали все эти обстоятельства и игра становилась с каждой минутой рискованнее. Да к тому же и местность, до сих пор изрытая, холмистая, густо заросшая, стала заметно ровнее с удалением от Дарьи, и камыши стали реже и реже, уступая место низкой, колючей степной растительности.
