Сеня увидел, как из-за другого дерева показался внезапно имеющий видимость живого человека безобразный утопленник.
Растопырив отливавшие при луне синевою руки свои, утопленник этот приближался к отроку и к Горпине, словно не зная, кого из двух ему ухватить. Обрамленное мокрыми бесцветно-белобрысыми волосами лицо с неподвижною отвратительной улыбкою толстых, полураскрытых губ и выпученными оловянными глазами медленно приближалось к обоим.
Сеня замер от ужаса. Он увидел, как утопленник (это был заменивший чернобородого Анкудиныча в должности надсмотрщика за русалками другой Петра — Белобрысый) сделал наконец свой выбор и схватил за плеча Горпину.
— Вот она, тихоня-то наша! К живым людям льнет! На нашего брата и смотреть не желает!.. Молиться за себя просит!.. Не толкайся, стерва!..
Но Горпина, ловко увернувшись из рук облапившего ее Белобрысого, легко и быстро скрылась в кустах.
Не дожидаясь, когда утопленник примется за него, Сеня бросился в противоположную сторону.
Но Белобрысый не стал гнаться ни за кем. Почесывая затылок, он постоял недолго на месте, а затем медленно двинулся по тому направлению, откуда доносилась по временам заунывная песня русалок…
Юркнувший в кусты Сеня вновь очутился на Круглой Поляне. Посередине ее кружились в медленной пляске какие-то неясные очертания. Но не успел испуганный юноша успокоиться и к ним приглядеться, как над самой его головою раздался громкой, мороз по коже вызывающий хохот.
Сеня вздрогнул. В голове у него пронеслась мысль, что гораздо лучше будет уйти, как советовала Горлана, подобру-поздорову домой. Сообразив направление, поспешно пошел он сквозь заросли орешника, по приведшей его на поляну тропинке. Но тут опять кто-то захохотал нечеловеческим смехом, затрещал где-то совсем рядом сучьями и захлопал в ладоши.
Волошкевич испуганно вскрикнул и, позабыв все на свете, кинулся бежать, не разбирая дороги. Какая-то лесная мелкая нечисть, прикинувшись корнем, сунулась ему под ноги. Сеня споткнулся и, падая, ударился головою о пень. Не один, а несколько огненно-красных цветов вспыхнули внезапно внутренним светом в потемневших глазах потерявшего сознание Сени.
Надеясь на выкопанные с корнем стебли царь-травы, прогонявшей все силы бесовские, старая Праскуха шла потихоньку к Круглой Поляне, когда над головою ее пронесся, качая вершины, вихрь, а по лесу послышались хохот и треск.
— Ишь, развозились, окаянные! Нет им стыда в Иванову ночь! — недовольно проворчала старуха и пошла дальше. Однако треск и шум в кустах повторились и двигались теперь прямо на нее. Старуха насторожилась и стала за дерево, держа наготове, на всякой случай, клюку.
В этот миг раздались невдалеке шум падения какого-то тепа и человеческий крик. Старуха опустила клюку.
— Никак хлопец кричал, — сказала она себе под нос и, подождавши немного, вышла из-за дерева.
Все кругом было тихо. Ни шороха, ни чеповеческих голосов. Праскуха осторожно сделала несколько шагов по тропинке… Немного в стороне, в кустах, послышался стон. После некоторой нерешительности старуха двинулась туда и частью нащупала клюкой, частью разглядела в полутьме человеческое тело. Выглянувшая из-за туч луна помогла ей рассмотреть молодое лицо, залитое кровью, которая шла из носу и оцарапанной щеки.
Видя, что мальчик жив, старуха подобрала с земли его упавший картуз, зачерпнула им в находящейся невдалеке луже болотной воды и вылила ему на лицо.
Сеня Волошкевич зашевелился и стал приходить понемногу в сознание. В памяти его перемешались все видения и страхи, испытанные им в течение ночи. Склонившаяся над ним старуха казалась ему их продолжением. Сеня вытянул сперва, как бы защищаясь, руки, но видя, что Праскуха не собирается на него нападать, слегка успокоился и попытался встать на ноги.
— Ну вот и ожил! А я думала; что ты досмерти зашибся, — зашамкала знахарка. — Да ты меня не бойся. Я зла никому не сделаю. Праскуху здесь все знают. Да тебя, кажись, я на селе видела. Так ведь?
— Да. Я — Сеня Волошкевич.
— Ага. Дьяковой жены племянник?.. Так. Ну, а чего же ты испугался?
— Я ходил смотреть, как папоротник цветет…
