Он говорил проникновенно, щуря красные от ветра глаза и наклонив голову набок. Дарли молчал, не ожидая такого оборота дела. Однако вожак уже принял боевую позу и Дарли ответил:
– Я принимаю твой вызов.
И вот они, на виду у всей стаи, сошлись в кровавой схватке, исходом которой должна стать смерть одного из них.
– Согласись добровольно покинуть Стаю – и я дарую тебе жизнь, – шепнул вожак, когда их морды сблизились.
Однако, сказав это, он во второй раз ощутил некое смятение и беспокойство в своей душе и даже что-то похожее на приступ жалости к этой неумной и очень дерзкой крысе.
– Никогда! Только драка! – гортанно выкрикнул Дарли и придвинулся к вожаку вплотную.
В следующее мгновение он уже лежал на земле, сраженный метким ударом большой треугольной головы под дых…
Когда Дарли пришел в себя, поблизости уже не было крыс. Да, стая ушла! И его оставили одного…
Вполне осознав эту ужасную новость, раненая крыса попыталась вскочить на ноги, но тут же приступ острой боли свалил её наземь. Дарли рухнул, как подкошеный – хромая нога была перекушена мощной челюстью вожака чуть повыше колена.
Впервые в жизни Дарли плакал. Он горько плакал, и слезы обильно стекали по испачканной в земле и крови бурой шкурке, щедро орошая примятую во время боя траву. Он лег на землю мордой, и щека его ощутила приятную прохладу.
Немного успокоившись, он сел. У ног его ползали букашки и стрекотала саранча, но он их совершенно не замечал, целиком поглощенный своим непомерным горем.
Его бросили! Стая от него отказалась!
Прошло ещё немного времени, и, когда все слезы были выплаканы, он внимательно оглядел местность. Рядом с ним высилась довольно высокая горка слегка придушенных кузнечиков, а чуть поодаль стояла банка из-под свиной тушенки, до краев наполненная водой. Дарли принялся лакать из банки – вода была свежая, наверное, из родника. Есть ему не хотелось.
Потом он стал смотреть до боли в глазах на багряную полосу заката, и ему показалось, что он видит уменьшающуюся точку – это уходила стая!?
Сердце его рвалось на части, но оскорбленное самолюбие не позволяло с тоской думать о сородичах. Пусть уходят, пусть… А он здесь умрет, прямо на этом месте!
Подумавши так, он лег на живот, спрятал голову под себя, хвостом обвил круглое туловище и кончик взял в пасть. Так и лежал до самой ночи – упругим бурым комком.
Потом уснул – забылся тяжелым, бредовым сном…
Но прошли сутки, и молодое желание жить взяло верх над его пессимизмом. Ведь Дарли в сущности был совсем ещё молодой крысой!
К тому же, он был неисправимый пессимист.
Минула неделя, и рана на ноге стала затягиваться. А ещё через пару дней он уже смог кое-как ковылять, правда, ещё больше хромая на левую ногу.
Он шел по пустынному полю, на котором буйством первой зелени колыхались молодые посевы, и думал о том, как часто уязвленные души пытаются лишить себя жизни с той лишь целью, чтобы отомстить своим обидчикам. Хотя бы в своей памяти!
Но здесь, в чистом поле, он стремительно становился прагматиком. И рассуждал теперь так: о его смерти стая, вероятнее всего, никогда не узнает, и это слишком дорогое удовольствие – умирать кому-либо назло, тем более что это зло будет существовать только в его воображении.
От этой свежей мысли он страшно развеселился и даже подпрыгнул высоко над землей, несмотря на больную ногу.
Место, куда он выбрел на третьи сутки, сначала ему совершенно не понравилось. Это была небольшая река, медно-красное русло которой казалось ей непомерно велико. Бледные, в буро-желтых прожилках, стенки русла, слоившиеся по обе стороны, потрескались от жгучих лучей белесого солнца и покрылись кое-где неровной коркой грязноватых соляных осадков.
Кое-где виднелась чахлая растительность, чаще других встречался розмарин и морской укроп.
Уже совсем к вечеру вдалеке показалась плотина, её смутные очертания едва проступали в бархатистом вечернем сумраке. На самой верхушке плотины торчали острыми стрелами толстые стебли какой-то жесткой травы.
У Дарли от волнения расширились ноздри, он осторожно понюхал незнакомый воздух – опасностью не пахло. Долго не размышляя, Дарли решил здесь заночевать и, может быть, если утром не придут другие мысли, он попытается прижиться в этих местах.
