Семнадцать сорок пять. Пора домой. Всегда в эти минуты я веду с самим собой нечеловеческую борьбу – как мне хочется переступить порог этого унылого заведения и не возвращаться никогда! Хочется, да Бог хотения не дал…
Вчера Милев вернулся из командировки. Опять эти телячьи восторги на публику – ах, Милан! ох, Венеция!
Фу ты – ну ты, лапти гнуты…
Надоело, однако. И тут же – всенародный плач по поводу «валютных недомоганий». Противно, просто противно всё это слушать. Два контейнера приволок всякого барахла – и мало!
Что? Я, кажется, завидую? Нет, ну что вы! Я просто не люблю жлобство. Просто не люблю. И всё! А вообще-то – пора домой.
Но что делать дома? Опять скука…
Сначала Угрюмый стоял у окна, но тут вдруг резко повернулся и шагнул к нашей клетке. Может быть, он чувствует мой взгляд? Всё, подумал я, всё…
И тут опять на меня напал страх, противный, липкий страх. Он уже не вползал в моё мертвеющее нутро, он выскакивал откуда-то из печенок, он жил во мне, он был там, внутри меня, всегда.
Итак, Угрюмый подошел к нашей клетке и страх заполнил меня всего плотным приливом стынущей крови – от самых кончиков ушей до последних чешуек моего длинного хвоста. На меня напал паралич, и я не сразу заметил, что на этот раз Угрюмый без корцанга. Он сунул руку в отверстие, то самое, куда пихают корм. Мои зубы острее ножовки. С каким бы наслаждением я бы…
Но нет, я этого не сделал! Вместо этого я лизнул. Лизнул эту белую холёную руку.
«Смотри! – крикнул он Малявке. – Лижет. Лижет, как собака». И на это раз меня пощадили…
Когда взяли первых троих, я, закрыв глаза, жмурился до слез, ожидая конца света. Этот бесконечный «сеанс адаптации» никогда не кончится! Какое миленькое название дали этой кошмарной системе пыток!
Клеть, вся покрытая моросью, стояла на столе. Стол был покрыт железом. Железо было покрыто цинком. Это я чуял носом.
Однако закрытые глаза мало помогали в этой неравной борьбе с животным страхом. Интересно, есть специфический человеческий страх или все боятся одинаково?
И вот я буквально разлепил свои глаза лапами и стал смотреть. Меня тошнило, моя голова шла кругом, но я заставлял себя смотреть – я отчаянно смотрел туда, на полигон пыток.
Когда их загнали в эту треклятую клеть, они шарами покатились от стенки к стенке, потом завертелись все вместе – волчком.
«Прибавь напряжение», – скомандовал Угрюмый и клубок из крыс стал подпрыгивать всё выше и выше…
Рата первая догадалась взобраться на тумбочку в самом центре клетки. Подставка была на изоляторе. Скоро на тумбочке уже громоздилась целая пирамида из крыс.
Потом к ним бросили Пасюка.
Пасюк – это особый разговор. Пасюк – наш вожак. Так принято считать. Он умнее всех крыс – это тоже общепринятое мнение. Он достойнее всех крыс, целеустремленней и т. д.
Я тоже в это верил, как и все. И вполне искренне. Ему дважды делали инфаркт – и он выжил. Травили алкалоидами – не спился. И в наших условиях – это показатель.
Так вот, когда Пасюка бросили в экспериментальную клетку и дали высокое напряжение, на тумбочке совсем не было свободного места. Но три крысы прыгнули на решетку – и место на тумбочке появилось.
Крысы отчаянно вопили – давай же! Давай! И вот Пасюк оказался на спасительном изоляторе. Однако спокойно сидели они там недолго. Угрюмый взял в руки пульт – и я стал молить боженьку, чтобы из соседнего лесопарка в город забежал пьяный лось и повалил электрический столб, но лось так и не забежал, или его вовремя поймали и отвезли в ближайший вытрезвитель, а крысы горохом посыпались с тумбочки. Теперь там было больше ампер, чем на решетке. Потом тумбочку на минуту отключили – дали крысам небольшой отдых.
Эта пытка повторялась трижды. Раз, раз и раз! – нажимал Угрюмый белую кнопку.
Однако Пасюк в третий раз не стал прыгать на тумбочку – этот спасительный островок среди высоковольтного безумия.
